Внучка

По газетным вырезкам в папках Биргит Каспар представлял себе Лео Вайзе высоким, стройным, спокойным и приветливым. Грузный старик с опухшим лицом и маленькими глазами, которого он увидел в саду, не имел с тем Лео ничего общего. Этого мужчину любила Биргит, мелькнуло у него в голове. Если бы он развелся со своей женой, Биргит вышла бы за него замуж. И меня бы здесь не было, я бы не встретил ее, не женился на ней. Может, его лечат кортизоном? Может, у него тяжелый ревматизм?

Увидев Каспара, Лео Вайзе тяжело встал, опершись на спинку стула, указал гостю рукой на второй стул, попросил жену принести еще один и, когда она вернулась, снова сел.

– Ваше имя?..

– Каспар Веттнер. Я вдовец Биргит, матери Свени. Биргит хотела найти Свеню, но умерла, не успев начать поиски. Для меня эти поиски – своего рода завещание, которое привело меня сначала к подруге Биргит, передавшей вам тогда ребенка, а потом к вам.

Супруги переглянулись, и Каспар прочел в их взглядах боль, досаду и вспоминания о разочарованиях и обидах. Потом Лео Вайзе отвернулся, взгляд его застыл, а лицо помрачнело. Его жена провела рукой по лицу.

– Биргит была – не в обиду будь сказано – легкомысленной особой, и у Свени это, как оказалось, тоже в крови. Может, Биргит с возрастом стала другой. А тогда она не просто соблазнила меня, она… – Он махнул рукой. – Ладно, все это уже прошлогодний снег. Свеня была славной девочкой, хорошей пионеркой, потом «юным санитаром», носила красный крест на левом рукаве и собиралась стать врачом, мы так радовались за нее… Ирма, ты помнишь, как мы за нее радовались? – Он посмотрел на жену. Та молча кивнула с закрытыми глазами. – Когда она была в ССНМ, она влюбилась в одного парня. На два года старше ее. Редкостный был говнюк! В ССНМ его не приняли, потому что он был членом «Юнге гемайнде»[31], но и там долго не задержался, никому он там был не нужен – распущенный тип, болтал что-то там про анархию, обрил и покрасил полголовы, потом занялся торговлей наркотиками. Мы пытались поговорить со Свеней, верно, Ирма? Мы с пониманием относились к ее причудам и не ограничивали ее свободу, позволили ей сдать на права, подарили мопед «Ласточку», подержанный, но в хорошем состоянии. А она, вместо того чтобы путешествовать по нашей прекрасной стране – Рудные горы или Балтийское море, – носилась по городу и развлекалась тем, что пугала людей, наезжая на них. Потом пьяная попала в аварию… Мы думали, ну теперь она наконец возьмется за ум. Как бы не так! Все стало еще хуже. И в конце концов…

– Ты не должен был этого делать, Лео.

– Но ты же сама говорила, что так больше продолжаться не может, а что делать – непонятно. Она куда-то пропала, мы не знали, где ее искать, не могли с ней поговорить, она нигде не училась и не работала, жила с этим типом в каких-то пустующих квартирах, которые они просто взламывали. Помнишь, как ты ее целый день искала и чудом нашла в том доме, который был предназначен под снос, на Винтерштрассе? И как она орала на тебя? Что она, мол, задыхается в твоем доме, что умерла бы, если бы не ушла, и что теперь она наконец может жить… – Он покачал головой. – Ах, Ирма, ты же знаешь, как тяжело мне было принимать это решение. Я подумал, что исправительная колония – это единственное, что я могу еще для нее сделать, и что она это поймет не сразу, а лишь потом, позже.

– Этого нельзя было делать. Надо было набраться терпения и ждать. Когда мне позвонили из полиции и я забрала ее на проходной, – да, она грубила мне и кричала, но это был мой ребенок… В машине она еще какое-то время ругалась, потом замолчала и в конце концов тихо сказала: «Спасибо».

– Ну да, а дома твой ребенок заявил, что это не ее дом, и разгромила свою комнату. – Он глубоко вдохнул и выдохнул. – Это было единственное, что я еще мог для нее сделать. И какой бы она стала, не посидев в Торгау[32], – лучше или хуже, – я не знаю…

– Зачем ты упрятал ее туда еще раз через шесть месяцев? Ведь она же…

– Затем, что она так ничего и не поняла.

– Ты помнишь, что говорил Рауль? Что она старалась и выдержала это испытание, потому что думала, что через шесть месяцев выйдет на свободу. А ты засадил ее еще на три месяца, и эти три месяца ее сломали.

На скулах у Лео Вайзе заиграли желваки, пальцы впились в подлокотники. Ему было уже лет восемьдесят, но в нем таилась еще недюжинная сила. «Интересно, на что он способен, если потеряет самообладание?» – подумал Каспар. Но он не боялся его. Тот, судя по всему, вообще забыл о его присутствии. Похоже, фрау Вайзе сказала больше, чем обычно позволяла себе. Потому что в присутствии постороннего муж ничего не мог ей сделать? Неужели он способен на рукоприкладство в отношении жены и дочери?