Внучка

Потом он вспомнил книги своего детства: «Книга джунглей», «Черные братья», «Остров сокровищ», «Робинзон Крузо», «Оливер Твист». Он любил эти книги, они были частью его жизни. Поскольку в его библиотеке их не было, он купил их, а заодно «Бетти и ее сестры» и «Властелин колец». Сам он эти книги не читал, но слышал о них. То, что больше не переиздавалось, он раздобыл у букиниста. Восемь книг – этого должно было хватить. Каспар поставил их на полку. Потом не удержался и начал перечитывать «Книгу джунглей», радуясь, как в детстве, дружбе Маугли с пантерой и медведем. С какой бы из восьми книг Зигрун ни подружилась, он разделит с ней эту дружбу.

Он купил билеты в «Комише опер» на «Волшебную флейту» и в филармонию на концерт Баха, Гласса и Брамса. Выяснил часы работы музеев. Как-нибудь он возьмет Зигрун с собой в магазин; пусть поможет сотрудницам в распаковке, упаковке и рассылке книг. Они вместе сходят на кладбище, на могилу ее бабушки. Вечерами можно будет поиграть во что-нибудь. Он нашел свои шахматы, унаследованные от деда, с деревянными фигурами и доской, и купил еще шашки, «мельницу», реверси и скребл.

Вечером накануне приезда Зигрун он вошел в комнату и сел на стул. Так он сидел в день смерти Биргит, когда ушла полиция. Тогда это была комната Биргит, теперь это комната Зигрун. Тогда он еще ничего не знал о Зигрун, теперь то, что он знал о Биргит, спуталось, смешалось. Она писала, что его любовь к ней была для нее великим утешением. Почему она не захотела, чтобы эта любовь стала еще более глубокой? Почему она предпочла одиночество? Зачем она оставила ему Зигрун? Что это означало? А она оставила ему ее – так он это воспринимал. Чего он после ее смерти не мог себе представить, так это то, что он снова будет ходить в театр и на концерты. Теперь он будет это делать с Зигрун.

Он посмотрел на голую стену. Он так и не решил, какую картину повесить. И сейчас вспомнил, что в детстве ему нравилось смотреть на голую стену рядом с кроватью.

18

Бьёрн позвонил утром и сообщил, что они с Зигрун приедут в пять, и они приехали в пять. Бьёрн был в национальном костюме – в «плотницких штанах» и белой рубашке, – Зигрун в уже знакомой Каспару цветной юбке и белой блузке. В руке она держала маленький старый кожаный чемодан.

– Я взгляну на вашу квартиру? – спросил Бьёрн и, не дожидаясь разрешения, прошел в гостиную, потом в столовую, бросил взгляд в спальню и в кухню. – А где будет спать Зигрун?

Каспар показал ему комнату.

– А где она будет мыться?

Каспар показал ванную для гостей с душевой кабиной и туалетом.

– А где у вас телевизор?

Каспар ответил, что телевизора у него нет.

– У нас тоже, – произнесла Зигрун, которая до этого не произнесла ни слова.

Бьёрн кивнул и положил ей руку на плечо. Остаться на ужин он не пожелал, но попросил бутылку пива, которую быстро выпил за столом в кухне. За эти пару минут он коротко обозначил главные требования: никакого телевизора, никакого кино, никаких сигарет, никаких джинсов, никакой губной помады, никакого пирсинга. Зигрун слушала с мрачным лицом. Каспар кивнул.

– Ну, значит, мы обо всем договорились. – Бьёрн встал. – Я заберу ее через неделю.

По дороге к двери он как-то вдруг утратил решительность, с которой двигался и говорил. Повернувшись к Зигрун, он произнес:

– Счастливо тебе, дочка.

Потом, наклонившись, поцеловал ее в лоб и ушел.

Каспар и Зигрун сидели за столом и смотрели друг на друга. Рыжие волосы, веснушки, глаза, не то зеленые, не то карие, а может, что-то среднее, изогнутый рот, единственное, что напоминало ему в ней о Биргит. Откуда у нее могли взяться рыжие волосы? Явно не от Бьёрна и не от Свени. Но и не от Лео. Может, они достались ей от Паулы, когда та помогла Свене появиться на свет, а потом сопровождала ее в ее первом путешествии? Каспар, сам поразившись нелепости этой версии, покачал головой.

– Сколько тебе лет, дедушка?

– Семьдесят один.

– А мне четырнадцать. В декабре исполнится пятнадцать.

Каспар кивнул.

– Прекрасный возраст. Ну что, будешь устраиваться? Тебе помочь?

– Да нет, я разберусь.

– С чего это твой отец вдруг решил, что я поведу тебя в салон пирсинга?

– Это он сказал не для тебя, а для меня. Ирмтрауд уже сделала себе пирсинг – такая маленькая серебряная свастика на ухе. Класс! Мне нравится. Ирмтрауд живет в Берлине, она из «автономных»[48]. Мои родители считают, что это ложный путь. – Зигрун рассмеялась. – Сейчас они боятся, что я убегу от тебя к Ирмтрауд и останусь у нее жить. Странно, что отец не сказал тебе, что он с тобой сделает, если я и в самом деле убегу.

– А ты хочешь остаться у Ирмтрауд?

– Нет, я просто хочу с ней повидаться. Можешь пойти со мной, если хочешь.

Каспар отнес ее чемодан в комнату, показал ей шкаф, полку с книгами, объяснил, как включается верхний свет, лампа письменного стола и ночник. Потом постоял в дверях, не зная, что еще сказать.

– Ты любишь пиццу?

Зигрун кивнула.

– Ну, тогда спускайся, когда закончишь, и мы пойдем в пиццерию.

Пока она устраивалась, он прочел в «Википедии» статью об автономных националистах. Неужели она хочет вступить в эту организацию?