Внучка

Зигрун взяла с собой биографию Гесса, в которой хотела показать Каспару места, где пишут неправду, а поскольку он дал ей вместительный фирменный матерчатый мешок с логотипом магазина, она сунула туда еще и книгу о девочках. Перед тем как отыскать книгу о Гессе, она явно ознакомилась с отделом детско-юношеской литературы, и это немного успокоило Каспара.

К этому разговору они больше не возвращались. Они сходили в Старую Национальную галерею, и Зигрун, в полном восторге от Каспара Давида Фридриха и Адольфа Менцеля, засыпала Каспара вопросами об их жизни и творчестве. Тот был рад, что вечером накануне кое-что прочел об этих двух художниках. Понравился ей и концерт. Это был ее первый в жизни концерт, если не считать фестиваля правого рока в Саксонии, на который родители взяли ее с собой. С возрастом они остыли к року, но на этом фестивале у них была возможность повидаться со старыми друзьями, связь с которыми им не хотелось терять. Зигрун надела свое лучшее платье – дирндль, заколола свои рыжие волосы, вплела в них голубую ленту и не бежала, как обычно, на полшага впереди, а шла спокойно, рядом с Каспаром, по фойе, по лестницам. Что произвело на нее большее впечатление – интерьеры филармонии, оркестр с дирижером и пианистом или сама музыка, – он не мог понять по ее лицу и поведению. Возможно, Зигрун и сама этого не знала. Но она не ерзала на стуле, не поглядывала на часы и не вскакивала в антракте и по окончании концерта. По дороге домой она была молчалива.

Дома она заварила чай, ромашку с медом, и некоторое время молча мешала ложечкой в чашке.

– Я хочу побольше узнать об этих композиторах. Бах и Брамс были немцы. А третий?

– Он тебе понравился?

Зигрун кивнула.

– Он еще жив. Больше я о нем ничего не знаю. – Каспар встал, взял свой ноутбук и пощелкал клавишами. – Филипп Гласс, американец, тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения, еврейская семья, с детства занимался музыкой, учился играть на скрипке, флейте и пианино, в десять лет уже играл в оркестре, в двадцать восемь сочинил свою первую вещь. Он сказал: «Интереснее всего музыкальный материал, который можно найти в повседневной, обыденной жизни». Хорошо, правда?

– Не знаю…

Она произнесла это неуверенно, словно усомнившись в правильности своего первоначального впечатления от Гласса. Потому что он американец? Потому что еврей? Каспар задумался, должен ли он что-нибудь сказать? Зигрун показала рукой на гостиную.

– Там стоит пианино. Ты играешь на нем?

– Нет, давно уже не играю. Биргит раньше много на нем играла.

– Можно мне завтра попробовать?

– Конечно. Мы можем найти тебе учителя.

– Но я же потом вернусь домой, и мне там не на чем будет играть.

– Есть электрические пианино, которые звучат так же, как обычные. Если тебе понравится, мы можем купить тебе такое пианино. Оно состоит из одной клавиатуры и легко поместится в твоей комнате.

Зигрун слушала его со скептическим выражением лица.

– Я уверен, что и у вас там можно найти учителя музыки.

Увидев, что она по-прежнему относится к его затее с недоверием, он рассмеялся.

– Какого-нибудь национал-поселенца, против которого твои родители не будут возражать.

– А ты не смейся над нами.

– Я вовсе не смеюсь.

Она недоверчиво покосилась на него, допила свой чай и встала.

– Я пошла спать. Включи, пожалуйста, музыку, в которой нет пианино. Можешь не подниматься наверх, я сама усну.

Он слышал, как она мылась, потом поднялась по лестнице к себе в комнату и легла в постель.

– Спокойной ночи! – крикнул он ей.

– Спокойной ночи, – откликнулась она.

Каспар включил вторую часть Четвертой симфонии Брамса. Несмотря на спокойный монолог валторн, размеренное пиццикато басов, ласковое тутти скрипок и мягкость мелодии, – еще до вторжения темы-призыва, когда валторны зазвучали более тревожно, скрипки более решительно, а мелодия стала более мрачной, – у Каспара болезненно сжалось сердце. Это отнюдь не колыбельная. Музыка растревожила его. Интересно, растревожила ли она Зигрун? Почему она сегодня решила обойтись без него? Может, он обидел ее? Может, уже потерял? Но дверь она все же не закрыла и не отказалась от ежевечерней порции музыки.

Вторая часть симфонии кончилась, и Каспар выключил музыку. Взяв с полки книгу о технической и химической составляющей массовых убийств в Освенциме, он задумался, куда бы ее положить. Зигрун должна как можно скорее ее заметить, но это не должно выглядеть так, будто он специально подсовывает ей книгу. Он постоял некоторое время, озираясь по сторонам, но так и не нашел подходящего места. Потом ему стало стыдно. Он не знал, достучится ли он вообще когда-нибудь до нее. Во всяком случае, никакие фокусы тут не помогут. Он поставил книгу на место. Захочет найти – найдет.

22

Он проснулся от тихих ударов по клавишам рояля. Зигрун подбирала какую-то мелодию. Когда он вышел из душа, она ее уже играла. Мелодия была ему незнакома.