Внучка

Он нашел кафе, в котором можно было играть в шахматы. Отчасти и для того, чтобы в следующий раз быть достойным противником для Зигрун. Но хозяин сообщил, что шахматисты у него больше не встречаются, а играют в Интернете, и он теперь устраивает шахматные вечера лишь раз в неделю по понедельникам. Каспар несколько раз сходил туда, поиграл с переменным успехом, заинтересовался книгами по шахматам, которые хранились там в шкафу вместе с шахматами и шахматными часами, заказал себе одну из таких книг, обещавших превратить любого любителя в гроссмейстера, с увлечением принялся штудировать ее, и ему показалось, что дома он учится быстрее, чем в кафе, тем более что там за шахматной доской никакого общения все равно не получалось.

Членство в фитнес-клубе и посещения студии пилатеса тоже не помогли ему в поисках новых контактов. Но он не сдавался. Он хотел иметь соответствующую физическую форму на случай, если Зигрун опять предложит ему отправиться в поход. Чтобы не чувствовать себя в следующий раз рядом с ней полным идиотом на кухне, он пошел на кулинарные курсы для начинающих, а в надежде съездить с ней как-нибудь на неделю в Венецию, Флоренцию или Рим решил реанимировать свои знания и навыки в итальянском языке, приобретенные много лет назад вместе с Биргит, и купил абонемент в Народный университет. На кулинарных курсах он учился вместе с молодыми мужчинами, которые хотели или были вынуждены освоить эту премудрость ради своих подруг, а в Народном университете – с молодыми парами, мечтающими о доме в Тоскане. Дружеские связи ни там, ни здесь приобрести не удавалось. Зато он теперь не сидел по вечерам один дома.

Но где бы он ни был – на работе, на тренировке, на занятиях, – он то и дело ловил себя на ощущении, будто все это какая-то бутафория, будто он играет какую-то нелепую роль, причем играет плохо, и окружающие видят эту фальшь и не хотят иметь с ним ничего общего. Ему не было места в этом мире. Его место было рядом с Биргит. Рядом с умершей Биргит, которая была исполнена радости бытия и любви к нему, которая лежала на диване или на полу, которую он нес на руках в спальню, которая вызывала в нем умиление, когда он сидел рядом с ней на пуфе и смотрел на нее, которую он любил. Но это была и умершая Биргит из прочитанных им записок, из скрытых от него удачных и неудачных литературных опытов, из утаенного от него ненаписанного романа, из утаенных от него поисков и не-поисков Свени. Сколько всего, что она утаила от него, в чем обманула и чего лишила его! Он понимал, что это одна и та же Биргит, нужно лишь увидеть ее двойственность как единое целое, соединить две половины. Но если он соединит их вместе, это будет некий конструкт, некое искусственное образование, тоже далекое от реальности. Выходило, что так же, как ему не было места в этом мире, ему не было места и рядом с умершей Биргит. Ему не было места нигде.

Реальной была лишь эта неделя, проведенная с Зигрун. Реальными были его удивление, его испуг, брошенный ею вызов. Все это не было бутафорией, ролевой игрой. Даст ли общение с ней какие-то плоды? Во всяком случае, оно был реальным. Удалось ли ему оставить в этой реальности какой-то след, отпечаток или нет, – он хотел в ней остаться. Ему хотелось также получить доступ к Свене. В любом случае он должен был спросить ее, может ли он рассказать о ней Раулю и не хочет ли она вместе с ним навестить Паулу. Нужно было выбрать правильный подарок для нее и для Зигрун к Рождеству или к Йолю. Да, двадцать пятого декабря он приедет в Ломен, позвонит в дверь, а когда ему откроют, надо будет сразу же заговорить о древнем прекрасном обычае «открытых дверей» на Йоль, поблагодарить за гостеприимство и не дать Бьёрну выставить его за порог.

26

Он позвонил восемнадцатого декабря. Узнав, что Йоль чаще всего празднуется не двадцать пятого, а двадцать первого декабря, он испугался, что, несмотря на прекрасный обычай, его визит воспримут как наглое вторжение. Лучше явиться на пару дней раньше, рассудил он. Так надежнее.

Дверь открыла Свеня в кухонном фартуке; руки ее были в муке.

– А, это ты, – сказал она и пошла в кухню.

Каспар последовал за ней. Она раскатывала на столе тесто и, продолжив свое занятие, через минуту придала тесту приблизительную форму Франции на карте – близкую к квадрату с извилистыми линиями побережий и границ.

– Чего тебе? – спросила она, отложив в сторону скалку и опершись на стол.