Внучка

«Ты не борешься даже со мной» – это, с его точки зрения, был удар ниже пояса. «Борьба» означала бы серьезный риск потерять с ней контакт, а отказ от борьбы обернулся для него позорным клеймом слабака. Или ему следовало расценивать ее слова просто как глупость? Может, она представляет себе борьбу не иначе как открытое словесное противостояние? Что ж, это было бы неплохо. Он не будет бороться с Зигрун, она не будет рассказывать дома о ходе «борьбы», и Свеня успокоится. Он начал борьбу за Зигрун по-другому и продолжит ее по-другому. Он должен дать Зигрун возможность узнать другой мир и приобрести другой опыт, чем тот, что навязывают ей родители. На его предложение совершить весной какое-нибудь путешествие она не отреагировала. Может, надо было предложить ей что-нибудь эксклюзивное? Венеция, Барселона, Стамбул?

Но слова Свени стали для него чем-то вроде рыболовного крючка, они засели в нем и не отпускали его. То, что он не боролся с ней, было не просто тактическим приемом. Он не умел бороться, выходить из себя, взрываться, проявлять агрессию. Он умел упорно идти к цели, преодолевать препятствия, стойко переносить неудачи, умел быть строгим по отношению к нерадивым сотрудникам. Но борьба – это нечто другое. Может, он и в самом деле разучился бороться? За годы жизни с Биргит, когда он боялся ее потерять, а она была уверена, что он никуда не денется? Когда он не позволял себе никакой свободы, а ей предоставлял свободу полную, в том числе и свободу пить? Когда подавлял в себе боль и гнев?.. Неужели в своей любви к ней он стал маленьким и слабым?

А раньше? Был ли он раньше другим? Он вспомнил свои драки на школьном дворе, свою ссору с матерью, когда он в ярости разбил тарелку, и жесткие дискуссии с подругой по поводу его отношения к ее родителям и гольф-клубу, где проходила спортивная и деловая жизнь ее семьи. С другом своей сестры он однажды так поругался, что отправил его в нокаут, когда тот толкнул его. Из-за чего произошел конфликт, он уже не помнил. Факт то, что раньше он был другим.

Ну и пусть! В нем вдруг проснулись упрямство и гордость своей любовью к Биргит и своей жизнью с ней. Никакой он не маленький и не слабый! И пусть это единственная тактика, на которую он способен, – не бороться со Свеней и с Зигрун, – это тактика верная. Он будет следовать ей и дальше и добьется своего.

Ему все больше нравилось в лесу, по которому он шел, хотя сосны даже в чаще были чахлыми и грязно-бурыми. На небольшом поле стояло несколько молодых лиственных деревьев, защищенных от косуль изгородью. Каспар вспомнил две елочки, которые его мать однажды принесла из леса и посадила в саду, сказав, что одна будет его, а другая сестры. Елочка сестры росла стройной и красивой, а его все больше вширь, потому что косуля отъела ей верхушку. Мать называла их Пружинкой и Пышкой, и эти прозвища соответствовали телосложению и характеру их маленьких хозяев – стройной, проворной сестры и того неповоротливого, пухлого гномика, каким он был в то время. Стоят ли еще эти елки в саду? И как они теперь выглядят? Он не был дома с тех пор, как родители переехали в церковный дом престарелых. Странно, что мать тогда не побоялась выкопать в лесу два деревца. Кажется, в начале пятидесятых годов это было запрещено? Как и собирать в лесу хворост на растопку… А они собирали. И крапиву. Все вместе: мать, тетя, сестра и он. Он помнил, что они варили из нее «шпинат», но вкус этого «шпината» уже забыл. В этом лесу он не видел ни крапивы, ни ежевики, ни малины. Может, где-нибудь росли грибы. Зато хвороста было полно, хватило бы на две зимы.

Он вдруг вспомнил, как однажды гулял по лесу с дедом и тот сказал ему, что в зимней природе все уже готово к лету: он разрезал перочинным ножом коричневую почку на кончике ветки, и Каспар увидел в ней крохотные листочки, которыми лес зазеленеет летом, бледно-зеленые, спрессованные друг с другом. Ему это показалось чудом. Несколько мгновений он боролся с искушением повторить это чудо, но ему пришлось бы сделать разрез, совершить насилие над нежной материей, разрушить ее, и он отказался от своего намерения.