Мать и дед были важнейшими фигурами в его детской жизни. Отец заботился о своем приходе и о прихожанах, на заботу о собственных детях у него не хватало времени, а жившая у них беженка-тетя, овдовевшая, бездетная, потерявшая родину, была немного не в себе; она помогала по хозяйству, играла с детьми в ромме[61]
, но на большее ее не хватало. Это мать подсовывала Каспару нужные книги, ходила с ним в театр, на концерты, говорила с ним обо всем, что интересовало его и ее, а когда он вырос и переключился на друзей и подруг, общение их хоть и стало эпизодическим, но не прерывалось, пока он не уехал в Берлин. Когда она, женщина твердых религиозных и моральных убеждений, была в чем-то не согласна с ним, она не пыталась убедить его в своей правоте, навязать ему свои убеждения, а просто выражала их и предоставляла ему самому решать, отстаивать ли свою точку зрения или прекращать дискуссию, но делала это так авторитетно, что он не мог уйти от разговора. Дед был совсем другим. Он жестко отстаивал свой националистический взгляд на прошлое и настоящее. Летние каникулы Каспар проводил у них с бабушкой, любил совместные походы по окрестностям и рассказы о немецкой истории и усвоил достаточно дедовских суждений и взглядов, чтобы понимать мир Свени и Бьёрна. Но мать, будучи тоньше, осторожнее, оказала на него более глубокое влияние, чем крикливый дед, потому что проводила с ним больше времени.Лесная дорога вела к озеру. Каспар уже какое-то время видел впереди между деревьями влажный блеск. А может, ему показалось. И вдруг озеро открылось перед ним, обрушилось на него своей неожиданной красотой, казавшейся еще ярче на фоне больного леса. Оно было огромным – таким же огромным остался в его детских воспоминаниях Рейн; в сторону от него протянулась куда-то вдаль не то узкая протока, не то впадающая в него река, не то ответвление, соединяющее его с другим или несколькими озерами и в конце концов с морем. Деревья подступали прямо к воде, к маленькому песчаному пляжу. Матово-серая вода была неподвижной и гладкой и лишь изредка местами курчавилась от ветра. Потом по всему озеру вдруг разлился металлический блеск, а там, где над водой пронесся ветер, вспыхнули ослепительные искры. Каспар удивленно посмотрел на небо, откуда сквозь узкую прореху в облаках на мгновение хлынуло солнце.
Он вернулся к дому Паулы в веселом расположении духа и за обедом – яйца с горчичным соусом, картофель и салат – узнал, что весной Паула с мужем впервые смогут позволить себе месячный отпуск и, оставив практику на сына, отправятся в Южный Тироль, а потом в Северную Италию, что Свеня никогда не была за границей и не понимает, зачем вообще ездят в другие страны; что она предпочла бы, чтобы Паула подкинула ее в какой-нибудь детдом, а не отдала Лео и его жене, но что, однако, понимает логику ее действий; что она понимает и Биргит и рада, что избежала встречи с ней и тем самым мучительного выбора – влепить ей пощечину, броситься ей на грудь или обдать ее холодом презрения.
– Что же все-таки не так с Вайзе? – спросил Каспар Свеню на обратном пути. – Недостаточно сердечная, любящая мать? Деспот-отец?
– Может, и сердечная, и любящая… Но такая слабая, что больно было смотреть. Лео был для нее бог, а бог всегда прав – и когда ласкает, и когда бьет. Если бы она хоть раз за меня вступилась!..
Свеня отвернулась, и Каспару показалось, что она плачет. Потом она опустила окно, в салон хлынул холодный воздух.
– Насколько я понимаю, ты хотела расспросить Паулу о Биргит, – сказал Каспар через некоторое время, когда она снова закрыла окно. – Почему ты не спросишь о ней меня?
– А что ты мне можешь рассказать? Что ты ее любил? Что она была хорошей женой? Или что и тебе от нее досталось? Чтобы я почувствовала себя ближе к тебе? Или поняла, что ее раздирали противоречия, и проявила снисхождение к тому, что она сделала? – Она покачала головой. – Все это не то. От Паулы я хотела узнать, как все произошло. Факты, конкретные события. – Она грустно рассмеялась. – Такой подруги мне иногда очень не хватает.
– Она тебе никогда не откажет ни в совете, ни в помощи.
Свеня посмотрела на него, словно желая убедиться, серьезно ли он это говорит, и снова устремила взгляд на дорогу.
– Когда мы стояли рядом на празднике и потом, когда мы вместе пекли печенье, мы понимали друг друга. Сегодня ты опять где-то очень далеко. Словно не доверяешь мне.
– А почему я должна тебе доверять? Потому что ты мой отчим? – Она язвительно рассмеялась. – После плохого настоящего отца хороший отчим? Нет. Я доверяю Бьёрну. Семья – хорошая штука. Это значит давать и получать, иначе и быть не может. И пока ты даешь, ты получаешь. Бьёрн дает мне, независимо от того, получает ли он что-то от меня взамен или нет. Так было и так будет всегда. Я верю ему, и это все, что у меня есть, а большего мне и не надо.
– Но ведь…