Внучка

– Ты устал, – сказала она. – Продолжим в следующий раз. Первые две партии были очень интересными.

Она была рада, что может похвалить его и что ему приятна ее похвала.

– Давай летом куда-нибудь съездим? – предложил он. – Если ты не хочешь лететь на самолете, поедем на поезде или на машине. Можно поехать в спальном вагоне в Италию или во Францию. А хочешь – на пароходе в Норвегию, в Швецию или Финляндию.

– Чтобы я побывала за границей и пообщалась с иностранцами?

– Мы можем поехать и на Северное или Балтийское море. Или в горы.

– Я подумаю. – Она встала. – Это, конечно, классно, что ты хочешь совершить со мной путешествие. Но завтра мы поедем в Равенсбрюк.

34

В дороге Зигрун хранила упорное молчание, и Каспара это вполне устраивало. Она взяла с собой несколько компакт-дисков – сонаты Бетховена, – и они слушали их одну за другой. В Фюрстенберге Зигрун вдруг выключила музыку и заявила, что в Равенсбрюке им лучше ходить отдельно и встретиться уже после осмотра.

– Я знаю, ты захочешь мне все объяснять или будешь стоять рядом и ждать, чтó я скажу или подумаю. Лучше я сама.

Они поставили машину на стоянке, взяли у входа проспекты и договорились, что сначала она осмотрит жилую зону СС, а он комендатуру и лагерь, а потом наоборот. Каспар проводил Зигрун взглядом. Выпрямившись, с поднятой головой, как Ирма Грезе на эшафоте, она направилась к дому, в котором раньше жили надзирательницы, а сейчас находилась выставка, иллюстрирующая их жизнь и службу.

Он вошел в здание комендатуры и стал ходить из помещения в помещение, читая тексты, рассматривая немногочисленные фотографии и экспонаты; перед ним медленно разворачивалась мрачная панорама: история возникновения лагеря, внутренний распорядок, заключенные, солдаты и офицеры СС, больничные бараки, массовая гибель людей, освобождение лагеря. Он то и дело останавливался перед маленькими табличками с фотоснимками и биографиями заключенных из Германии и других стран Европы. Долго стоял перед раскрытой книгой регистрации, в которой аккуратным почерком были записаны имена и фамилии вновь прибывших, строка за строкой. Каждая из этих женщин представляла собой целый мир, родившийся и умерший вместе с ней. Каспар вспомнил слова Гейне и почувствовал, что больше не в состоянии выносить это зрелище, эту выставку, эти злодеяния, эту стихию разрушения, уничтожения жизни. В комнате, где описывались медицинские и хирургические эксперименты, проводившиеся на заключенных, к ужасу, охватившему его при виде зверств лагерных врачей, примешался страх по поводу Зигрун: что подумает и скажет она? Что целью всего этого были эффективные методы лечения раневой инфекции у немецких солдат?

Выйдя из комендатуры, он пошел по обширной территории, на которой сохранились лишь тюрьма и несколько хозяйственных построек. Сгнившие деревянные бараки были давно снесены. Но на бывшей главной улице лагеря, осеняемой высокими деревьями, он увидел слева и справа маркировку, нанесенную на темную щебенку, – следы бывших бараков, которые были обозначены и на схеме и четкими рядами тянулись вдаль, вперед, и за деревьями, по всей территории. Он остановился. Бараки, куда ни посмотри – бараки, а между ними заключенные, надзирательницы, сторожевые овчарки.

Он не сразу заметил, что стоит на месте и неотрывно смотрит в землю перед собой. У него пропало желание продолжать осмотр. Дойдя до мемориала, он сел на ступени на берегу озера. На противоположном берегу, залитом солнцем, возвышалась церковь, пестрели дома. Чем был для узников этот вид на город у озера, в котором жизнь шла своим чередом, – утешением или мукой? Или они воспринимали жизнь в лагере не как исключение, затянувшуюся чрезвычайную ситуацию, а тоже как жизнь, которая идет своим чередом? Каспар вспомнил созданные в лагере рисунки и поделки: маленького кролика, которого с любовью вырезал кто-то из заключенных для одной из жертв медицинских экспериментов, вышитый носовой платок. Как они смогли сохранить человеческое достоинство, проявлять заботу о других, бороться и не превратиться в животное, которому нет никакого дела до остальных? Равенсбрюк был женским лагерем. Может, у женщин чувство солидарности сильнее, чем у мужчин?

– А, вот ты где! – Зигрун села рядом с ним. – Было очень интересно. Да, конечно, злые надзирательницы и бедные, несчастные заключенные – обычная история. Но если внимательно слушать и смотреть, то всё, оказывается, не так просто. Это были преступницы, которые воровали, обманывали, занимались проституцией, не хотели работать, поддерживали врагов или даже сами становились врагами. Как, по-твоему, с ними должны были обращаться надзирательницы? Без строгости и жестокости им было не обойтись. Ты посмотри на их лица! Это добрые лица. А некоторые из них были такими молодыми! – Она покачала головой. – Не знаю, смогла бы я через три года тоже, как они… Ирме Грезе было восемнадцать, когда она начала здесь свою службу.