Внучка

– Родителям не нравится, что я проведу с тобой три недели, – пояснила Зигрун, когда Бьёрн привез ее и попрощался с Каспаром не просто холодно, как обычно, а вызывающе грубо. – Теперь им уже не нравится даже, что я играю на пианино. Они сами ни на чем не играют, и у нас нет ни одного знакомого, кто бы играл на каком-нибудь инструменте. Барабан, или волынка, или лютня еще куда ни шло, а пианино… Они не запрещают мне играть, но когда слышат, что я занимаюсь, сразу кто-то приходит – мать или отец – и говорит, что мне надо помочь в саду, или в курятнике, или еще где-нибудь. Чаще всего я играю в наушниках, и они меня не слышат, но иногда мне хочется, чтобы в комнате звучала музыка…

Она посмотрела на Каспара, наморщив лоб. Она понимала, что, когда сидит за пианино, она кажется родителям чужой, понимала, что сообщение Каспара об их путешествии рассердило отца, для которого это была не просто поездка, а поездка в другой, чуждый для него мир.

– Если бы ты не сказал, что мы поедем на машине ради меня, потому что я не хочу лететь на самолете, он бы запретил эту поездку. Он заметил, что я обрадовалась, и не хотел меня огорчать.

– Есть еще что-нибудь, что им не нравится?

– Есть. Книги, которые я взяла в городской библиотеке в Гюстрове. О войне и о евреях и «Дневник Анны Франк». Они думают, что я читаю все это из-за тебя. И что это ты внушил мне дурацкую идею поехать на год за границу. Кстати, так оно и есть. – Она покачала головой. – Они тебя не любят. Я имею в виду твое влияние на меня. А так им на тебя наплевать. Им нужны деньги, но они чувствуют себя паршиво из-за того, что берут их у тебя. Как будто ты их купил.

– Что же мне сделать, чтобы они ко мне нормально относились?

Зигрун грустно улыбнулась.

– Стать таким же, как мы.

Не распаковывая чемодан, она достала из него ноты, села за рояль и играла до самого вечера. Прежде чем перейти к Баху, она долго увлеченно играла этюды Черни, которые когда-то без увлечения играл и сам Каспар. За полгода Зигрун добилась бóльших успехов, чем он за три года. Кроме того, у нее был свой, особый подход к занятиям, которого у него не было и которым он восхищался. Он не подсовывал ей в прошлый приезд ноты в чемодан, она приобрела их сама.

А еще она сама в прошлый раз попросила у учителя номер его телефона и, позвонив ему еще из Ломена, самостоятельно договорилась с ним о двухчасовом занятии на следующее утро после приезда. Вернулась она от него с нотами для занятий во время каникул. Книгами на каникулы она запаслась в библиотеке Каспара и в его магазине, куда она уже являлась без приглашения и где могла брать что хотела, предупредив кассиршу. Каспара порадовал ее выбор: детективы Дюрренматта и новеллы Стефана Цвейга из его библиотеки, а из магазина биографии Баха и Моцарта и два американских романа, которые он не знал, но на вопрос о которых его сотрудница одобрительно кивнула.

Вечером накануне отъезда Зигрун призналась, что ей, вообще-то, нужен купальник. У нее был купальник, купленный матерью несколько лет назад на вырост, который теперь стал ей мал, серо-белый, с шортиками. В таком виде она не могла показаться на пляже. Они отправились в торговый пассаж, нашли подходящий зеленый купальник, который понравился Зигрун. При этом Каспар развеселил ее, настояв на приобретении еще одного купальника, поскольку ему в детстве внушили, что сидеть или лежать в мокром купальном костюме вредно и нужно сразу же надеть сухой. Вечер был теплый, на улице царило оживление, они шли в приподнятом настроении, смеялись дождю из конфетти – выдумке устроителей какой-то рекламной акции. И вдруг услышали громкий крик:

– Отстаньте от меня!..

Трое мужчин приставали к молодой женщине.

– Оставьте женщину в покое! – крикнул Каспар и, тут же получив удар в живот, упал на землю.

Веселая троица невозмутимо двинулась дальше. Прохожие обходили лежащего Каспара и шли своей дорогой, как будто ничего не произошло. Только Зигрун преградила путь ударившему Каспара и обрушилась на него с гневной отповедью. Каспар не слышал, что она говорила. Преодолевая боль, он с трудом поднялся на ноги. Он испугался за Зигрун, которая отважно распекала огромного мужчину, и с облегчением вздохнул, когда тот просто отодвинул ее в сторону и пошел дальше.

Зигрун попыталась подставить ему плечо, но он отказался.

– Все хорошо. Спасибо.

Боль и в самом деле отпустила. Но в нем вскипела злость – оттого что его ударили и унизили, а он не сумел постоять за себя. Если бы эти типы перенесли свою агрессию на Зигрун, он не смог бы ее защитить. Вот, значит, что испытывает человек, когда беззащитен сам или не может защитить жену или дочь. И сознание бессилия и ярость не причиняют никакого вреда его обидчику, а терзают его самого.

– Что ты ему сказала?

– Что мне за него стыдно. Что он носит Тор Штайнер[70] и при этом обижает женщину и бьет пожилого человека. Извини за «пожилого человека». Я сказала, что мы должны быть лучше других, а не хуже.

– Ты увидела эту символику и подумала, что он из ваших?

– Да, подумала.

– А он оказался?..

– Ах, отстань!

39