Внучка

– Есть разные испытания – для мальчиков и девочек. Я еще пару месяцев назад сказала отцу, что хочу настоящее испытание, как для мальчишек, а не шить там что-нибудь или плести. Ну он меня и оставил в лесу без еды и воды, с одним ножом. Правда, не на сорок восемь часов, как положено мальчишкам, а всего на тридцать шесть.

– Ну и как? Выдержала?

– Конечно. А ты как думал! Я в лесу хорошо ориентируюсь, летом там полно грибов и ягод. Правда, можно промокнуть, если идет дождь, но дождя не было.

– А какой тебе достался девиз? На конфирмацию каждый получает какую-то цитату из Библии, которая должна сопровождать его всю жизнь.

– «Гори и свети, как солнце». Это отец нашел его для меня. Он говорит, что мы живем в эпоху, которая требует от человека полной самоотдачи. Мы по очереди подходили к костру, получали девиз и пощечину, а потом глоток меда из рога и пели «Молодежь встает»[72]. Было классно. Только взрослые очень много пили. Они начали пить, еще когда мы вернулись с наших испытаний, и пили до самого праздника. А в праздник – еще больше. Почему они всегда так много пьют?

Каспар решил выяснить происхождение ее девиза, поискал в Интернете и узнал, что это слегка измененные слова Гитлера. Он не сказал ей этого. То, что «Молодежь встает» – песня гитлерюгенда, ей, скорее всего, было известно, и это ее ничуть не смущало. Как ему быть? Смириться с этим? С тем, что она осталась такой же, как была год назад? Погрузилась в его мир с любопытством, иногда даже с восторгом, потом стряхнула этот мир с себя, как собака стряхивает воду после купания, и вновь вернулась в свой мир, в свою национал-поселенческую жизнь, словно ничего не произошло. Неужели их совместные летние каникулы, во время которых она вдруг так увлеченно заговорила о Гитлере, а через минуту уже забыла о нем, были лишь исключением? Выходит, что он полюбил ее только в надежде на то, что она отречется от своего мира и выберет его мир? Нет, так любить он не хотел. Да и как он мог хотя бы на минуту вообразить себе, что его личность, его присутствие, его влияние за пару недель исправят, вылечат душу, которую уродовали пятнадцать лет? Какая наивность, какое самомнение!

Они опять пошли в поход. Двенадцать километров по Бризенталю[73]. Для Зигрун легкая, для него терпимая нагрузка. На лугу, где стояло несколько старых яблонь, Каспар спросил Зигрун, любит ли она стихи, и, не дожидаясь ответа, прочел:

Осенний день – еще такого не видал!
Недвижен воздух, словно все окаменело,
Но падают, шурша, то тут, то там
Плоды прекрасные с деревьев.

О, не мешайте празднику природы!
Сбор урожая, что давно созрел…
Ведь наземь с веток падает сегодня
Лишь то, что солнца теплый луч согрел[74].

– Когда я познакомился с твоей бабушкой, я прочел ей стихотворение о весне. Сейчас осень, и я прочел тебе стихотворение об осени. Красивые стихи, правда? И очень подходят к этому пейзажу.

Они стояли и смотрели. Воздух и в самом деле был неподвижен, тишину нарушал лишь едва уловимый шорох листвы, а на ветвях деревьев висели в лучах теплого, ласкового солнца маленькие, сморщенные яблоки.

– Да, красивые, – прошептала Зигрун, не желая нарушать этот праздник природы. – А ты много знаешь стихов? – спросила она, когда они пошли дальше. – Я вот не знаю ни одного. В школе мы как-то разбирали стихотворение, но оно мне не понравилось. Там было про луну и всякое такое. А твои мне нравятся.

Каспар разозлился на себя. Почему он ей раньше не читал стихов? Хоть он и был книготорговцем, но музыку ставил выше литературы. Он предпочел бы написать хоть одну песню, чем опубликовать хоть одно стихотворение, и был бы счастлив, если бы в свое время подарил Биргит не поэтический, а музыкальный альманах. Но это не повод лишать Зигрун поэзии, хоть она и не знала ни одного стихотворения. Он уже не злился, а радовался перспективе открыть Зигрун мир поэзии.

Они опять сходили в филармонию, послушали концерт для скрипки с оркестром Бетховена и симфонию Корнгольда[75] фа-диез мажор. Каспар был так же растроган, как когда-то в возрасте двенадцати лет, когда слушал этот скрипичный концерт по радио, сидя у постели больной матери и деля с ней радость наслаждения музыкой. Он украдкой посмотрел на Зигрун – та сидела, сложив руки на груди. Симфонию она слушала с меньшим восторгом, но очень сосредоточенно. Эта музыка явно напомнила ей «Вестсайдскую историю», что Каспару было вполне понятно. Зигрун не спросила его, что это за композитор, а он, не желая в очередной раз услышать, что и среди евреев попадаются исключения, ничего не стал комментировать.