Война Кортни

“Я не могу этого сделать. Я знаю людей, которые летают на этих самолетах. Они - обычные люди, пытающиеся пройти через эту войну. Они не виноваты, что их лидеры-маньяки. Кроме того, нет никакой необходимости что-то саботировать. Мы скоро проиграем войну, что бы здесь ни делали.”

“Как ты думаешь, сколько это продлится?- Спросил Карл.

- Судя по тому, с какой скоростью русские продвигаются на восток, к Рождеству они могут оказаться в Берлине. Я не знаю, каково это во Франции. Но если англичане и американцы будут действовать так же быстро, как мы, когда вторглись в сорок первом, то к осени они уже будут за Рейном.”

Глаза Карла загорелись надеждой. “Это может закончиться в этом году? Ты это хочешь сказать?”

“Вполне возможно. Но если это не так . . . возможно, вам придется немного подождать. Союзники не торопятся в течение зимы, наращивают свои силы. Они подождут до весны, прежде чем нанести удар.”

“А потом?”

"Третий Рейх рухнет, как будто . . .- Герхард чуть было не сказал: “колода карт.- Потом к нему пришло воспоминание из детства, и он сказал: “У меня есть старший брат. Он занимает высокое положение в СС. На самом деле, это благодаря ему я здесь.”

- Не очень хороший брат.”

- Хулиган, и всегда им был. Когда я был маленьким мальчиком, я строил дома из деревянных блоков. Я потратил на них несколько часов. Мой брат поджидал, пока я закончу, и все будет выглядеть идеально. Потом он пинал его изо всех сил, и кубики летели через всю игровую комнату. Вот что будет с Германией. Как только придут союзники, они разнесут нашу страну на куски.”

“Но это будет концом Гитлера, СС и подобных лагерей . . . так что оно того стоит.”

“Вот почему я намерен дожить до того, как это произойдет.”

Карл устало улыбнулся. “Не питай больших надежд, мой друг. Мы живем здесь в тени смерти. Это может произойти в любой момент любым способом: голод, болезнь или эсэсовец, решивший без всякой причины, что ты и есть та бедная душа, которую он хочет убить сегодня.”

“Понимаю, - ответил Герхард. “Я был под Сталинградом. Я однажды видел Ад и пережил его. Клянусь Богом, я снова переживу это в Заксенхаузене.”

***

- Вы можете себе представить, что это седьмой календарный год войны?- Заметил Лео Маркс, когда они с Шафран шли по Бейкер-стрит, направляясь на работу в день Нового 1945 года.

“Но в прошлом году, конечно, - ответила она.

- В Европе, конечно. На этот раз все действительно закончится задолго до Рождества. Но насчет Дальнего Востока я не уверен. Посмотрите, как японцы защищают обломки скал посреди Тихого океана. Можете себе представить, как они будут выглядеть, когда мы попытаемся вторгнуться на их собственные острова?”

- Слава Богу, отделу " Т " не о чем беспокоиться.”

В эти дни тема, которая занимала все больше и больше времени Шафран, заключалась в том, что произойдет после неизбежного поражения Гитлера. В руках немцев все еще оставались десятки агентов СОЕ. Предпринимались все усилия, чтобы проследить их местонахождение, чтобы их можно было спасти, как только союзники войдут в Германию.

“Осталось совсем немного до большого прорыва через Рейн, - сказал Эймис однажды в начале февраля. - Монти поведет наших ребят и канадцев в Северную Германию. Американцы захватывают центр и юг. Губбинс хочет, чтобы мы отстали от наступления. Мы не позволим нашим людям провести в плену ни секунды дольше, чем это необходимо.”

Но двадцать четыре часа спустя пришло известие, что три агента отдела Ф -Виолетта Сабо, Дениз Блох и Лилиан Рольф - были казнены в Равенсбрюке, концентрационном лагере для женщин-заключенных, расположенном в часе езды к северу от Берлина. Эта новость поразила всех на Бейкер-стрит, поэтому Шафран не удивилась, когда на следующее утро ее вызвали в кабинет Эймиса, и он выглядел озабоченным и подавленным.

“Садись, - сказал он, а затем спросил секретаршу, которая проводила Шафран, - не могли бы вы приготовить чай для нас обоих?”

Секретарша кивнула и поспешила прочь, избегая встречаться взглядом с Шафран. Люди с Бейкер-стрит обычно не уклоняются от ответа перед лицом профессиональной катастрофы. Напряжение на лице Эймиса тоже было ненормальным. Это было личное.

Болезненное чувство страха уже охватило ее, когда Эймис сказал: "Боюсь, у меня для тебя плохие новости . . .”

Первой мыслью Шафран было, что ее отец, должно быть, умер. Кто же еще это мог быть?

“Речь идет о лейтенанте Доэрти . . .”

- Нет, - выдохнула она, закрыв лицо руками.

- Боюсь, что он погиб в бою, недалеко от Филиппин. Мне очень жаль . . .”

Шафран сидела, оцепеневшая и неподвижная, как будто не слышала, что сказал Эймис. Затем она согнулась пополам в своем кресле и разрыдалась, рыдая так сильно, что ей пришлось задыхаться.

Эймис обошел свой стол и придвинул к ней еще один стул. Он протянул руку и погладил ее по затылку и спине. “Моя дорогая девочка, мне очень жаль, - сказал он. - Я бы хотел, чтобы существовал другой способ говорить такие вещи, или чтобы их вообще не нужно было говорить.”

Дверь в кабинет открылась, и секретарша поставила на стол поднос. Она начала разливать чай по чашкам.