Восстание

По воле насмешницы-судьбы они ненавидели его тем более, что он был коммунистом, а отсюда — символом правительства. Неважно каким — коммунистом-комиссаром или гонимым заключенными, сталинцем или троцкистом. Для них имело значение только то, что он коммунист и что теперь они имеют возможность хотя бы немного свести счеты с режимом, ответственным за их беды.

Гарин был совершенно сломлен. Он больше не был просто несчастным: он был самым несчастным из несчастных. Подорвана была основа его веры. И он даже не пытался этого скрыть. Он жаловался и изливал мне душу. Если такое могло случиться — спрашивал он меня — к чему были все его труды?

Говорят, что Герцль, ассимилированный и преуспевающий журналист, пережил душевный кризис, когда он услышал крик хулиганов: ’’Смерть евреям!” во время дела Дрейфуса, но это привело его к идее создания ’’Еврейского Государства”. Гарин не был Герцлем. Когда я встретился с ним, он был совершенно разбитым человеком, с больным сердцем и растерянным взглядом. Но причиной, которая после двадцати лет отчуждения, привела его снова, хотя бы ненадолго к своему народу, безусловно, послужил возглас ’’пархатый жид!”.

Кризис достиг высшей точки во время ’’этапа”. Это слово в своем особом значении неизвестно за пределами СССР. Оно не слишком известно и в его пределах, за исключением концлагерей. Зато здесь оно полно значения.

’’Этап” означает перевод заключенных из одного лагеря в другой. Этого перевода, как смерти, боится каждый заключенный, начиная с тех, кто выполнил меньше половины нормы заданных ему работ и получает самый маленький паек и, кончая бригадирами, начальниками групп и надзирателями. Никто из них не хочет попасть в этап по той простой причине, что это всегда перемена к худшему. Еще страшнее мысль о самом пути.

Перевозка происходит по суше и по воде, независимо от погоды. Путешествие зачастую продолжается много недель. Чтобы понять, почему заключенный предпочитает оставаться в своем грязном логовище, кишащем вшами и блохами, и не попытать счастья на новом месте, достаточно вспомнить, что в тех местах, о которых я пишу, зима тянется более девяти месяцев. Зимняя ночь длится 18-20 часов, и температура понижается до 60-70 градусов ниже нуля. Местные шутят: ’’Зима у нас продолжается всего девять месяцев. После этого лета будет сколько угодно”. Неудивительно, что слово ’’этап” так пугает.

Переводы из лагеря в лагерь происходят часто. Частично это, по-видимому, происходит в целях безопасности: стараются не держать озлобленных людей слишком долго в одном месте. Но главной причиной является необходимость осуществлять правительственную программу строительства. В лагерях работают сравнительно медленно. Но каждую работу в конце концов доводят до конца. Программа строительства на огромном материке Евразии очень большая и все время расширяется. Как только завершается одно предприятие, начинается другое. Одни лагеря пустеют, другие заполняются. Вечное движение.

Я столкнулся с Гариным во время одной из таких пересылок. Мой добрый друг Кроль, которого назначили бригадиром его не освободили и говорят, что он умер в каком-то лагере через несколько лет, прилагал все усилия к тому, чтобы вычеркнуть мою фамилию из списка ’’странствующих”. Но тщетно. Не помогли и рубашки с воротничками, предложенные в качестве взятки, которые высоко ценились в лагерях даже начальниками групп и надзирателями. Нас приказали отправить дальше к северу. Гарин не предпринимал ничего для того, чтобы его фамилию вычеркнули из списка. Шифр К.Р.Т. — контрреволюционер-троцкист — закрывал перед ним все двери.

По счастливой случайности, наш переезд происходил до наступления зимы. Условия, тем не менее, были достаточно тяжелыми. Мы ехали в небольшой речной барже, предназначенной для грузовых перевозок. На этот раз в нее втиснули семьсот или восемьсот человек. Дощатые нары возвышались в три или четыре яруса. Нам запрещали выходить на палубу без разрешения вооруженной охраны, и то только для отправления нужды. Тут всегда была очередь. Для этой цели было отведено всего два места, а нас были сотни. Желудки постоянно возмущались получаемой пищей или ее отсутствием, а также сырой речной водой, которую мы были вынуждены пить. Вши буйствовали. Вонь разрывала легкие. Это был Этап.

Но с людьми было еще сложнее, чем с условиями. Здесь урки уже не были ’’своими”. Здесь урки чужие, и Вы для них ’’интеллигент”. Урки, благодаря численному превосходству, обладают полной властью. Среди семи или восьми сотен заключенных бывает всего несколько десятков ’’политических”. А охрана находится на палубе. Она ни во что не вмешивается: она тоже знает, что такое урки.