Восстание

В этих условиях кризис, который переживал Гарин, достиг высшей точки. Однажды ночью — а может быть, днем, кто знает? — Гарин проснулся в холодном поту. Пропали его триста рублей. Триста рублей — небольшая сумма; и не очень много купишь в лагере за деньги. Но заключенному приятно сознавать, что у него есть немного денег. Может быть он сможет купить немного табаку или пресные сухари. У Гарина не осталось никого на свете, от кого он мог бы надеяться что-нибудь получить. Его жену, лектора университета, тоже арестовали как троцкистку. На некоторое время ей посчастливилось освободиться. Она пыталась покончить с собой; потом написала Сталину и каким-то чудом ее письмо дошло до него. Сталин принял ее заявление; приказал перевести в больницу и восстановить ее партийный билет. Сам Гарин в это время был еще на свободе. Это, говорил он, были самые счастливые дни для них. Но вскоре наступила катастрофа. Жену снова арестовали. Сразу после этого арестовали и самого Гарина, и они потеряли друг друга из виду. Затем началась война. Единственным достоянием этого человека были триста рублей — а теперь у него вовсе ничего не осталось.

Но причиной кризиса явилось отнюдь не отчаяние по поводу пропажи последних денег. Гарин и не сердился на воров. Наоборот, он умолял их не сердиться на него. ’’Урки” не терпели, если на них жаловались охране. Еще до того, как мы отправились в путь по Печоре, до нас доходили слухи о том, как урки расправляются с доносчиками. Мы слышали, что время от времени урки играют в карты, и ставками являются ’’головы” других заключенных. Проигравший вершит судьбу избранной жертвы.

Гарина охватил ужас. Он убедил себя, что обокравшие его урки подозревают, что он донес на них охране. Его стали преследовать кошмары. Когда он проходил мимо группы заключенных, игравших в карты — запрещение карточных игр успешно обходят, даже в тюрьмах и концлагерях России — ему казалось, что ставкой является его голова. Днем и ночью Гарин цеплялся за меня, как испуганный ребенок. Когда мне удавалось уговорить его забыть свои страхи — мы беседовали о литературе и философии, о Достоевском и Сократе — он был полон остроумия и эрудиции. Но что-то в нем надломилось навсегда.

...Какой-то урка медленно сполз с нар. Гарин, который лежал рядом со мной, весь съежился и закричал не по-русски, а на идиш: ”Он хочет убить меня!” Я поднял глаза. Зрелище было поистине зловещим. Урка двигался медленно и отбрасывал огромную тень в полумраке, постоянно царившем в трюме. Он приближался к нам, держа что-то в руке. Что это было — мы не могли определить в темноте. На барже, в такой обстановке, этого было достаточно, чтобы лихорадочному воображению человека, потрясенного до самых глубин своего существа представилось, что урка собирается убить его. На самом деле урка и не думал о Гарине. ’’Орудие”, которое он держал, было всего лишь ложкой. Но Гарина охватила паника. Я с трудом успокоил его, но ненадолго.

Он по-прежнему был убежден, что урки никогда его не простят, что судьба его решена, что его прикончат раньше или позже. И однажды ночью он обратился ко мне с удивительным вопросом: ’’Менахем, Вы помните песню ’’Лошув”?”

Он произнес это слово с ашкеназийским произношением, первое слово на иврите, которое я услышал из его уст. Я не сразу понял, какую песню он имеет в виду.

Он даже рассердился: ’’Как это Вы не помните?! Эту песню пели сионисты в Одессе, когда я был молодым. ’’Лошув!” Спойте мне ее. Может быть, это мои последние дни, а может быть, и часы. Мы больше никогда не встретимся. Спойте”.

На барже было еще несколько евреев. Они не были ни политическими, ни уголовными преступниками. Их задержали при попытке перейти границу. В их числе были два молодых члена Бейтар*, нары которых были около моих. Мы еще могли петь и выполнили просьбу Гарина. Мы спели ему ’’Лашув” — ’’Гатиква” — национальный гимн евреев ’’Лашув ле-эрец авотену” — ’’Наша надежда вернуться на землю наших отцов”.

* Бейтар — сокращенное название Брит Йосеф Трумпельдор, молодежной организации, созданной Владимиром Жаботинским. Бейтар — также название крепости, послужившей последним оплотом Бар Кохбы в его героической борьбе против владычества римлян в Палестине во II-м веке н. эры.

Баржа плыла на север, в Заполярье. Мрак. Грязь. Вонь. Блохи и вши. Семьсот озверевших урок. И несколько евреев. Горсточка мечтателей, грезящих о Сионе. За что среди них еврей, вернее, русский еврейского происхождения, никогда не мечтавший о Сионе и никогда не веривший в Сион, всю жизнь проповедовавший, что Сион — явление ’’реакционное”. Всю жизнь он служил другой идее, идеалу универсалистов, боролся за него на баррикадах, подвергался арестам и пыткам со стороны русских ’’белых”. Он верно служил, высоко поднялся и стал секретарем Центрального Комитета партии, а затем замредактора ежедневной газеты партии. Как далеко он был от Сиона! И как далеко от Сиона было место, куда привела нас судьба! И этот человек, в свой, как он думал, последний час на земле просил нас спеть ему песню о Сионе!