Восстание

Но необходимо ли создавать условия, в которых люди будут постоянно думать о еде, хотя они совершенно забыли вкус приличной пищи? Необходимо ли превращать человека в полуживотное? Нужно ли укреплять волю к жизни за счет самой жизни? Эти вопросы следует настойчиво поднимать везде, где общество, какой бы ни была форма его организации, вынуждает человека ’’жить” как полуживотное или терпит такое его существование. Почему, почему столько слез должно литься? Неужели те, кто решают судьбу миллионов, не могут облегчить их участь?

Судьба одного из этих несчастных глубоко врезалась в мою память. Я не уверен, что он еще жив. В списках его фамилия была Гарин. Его настоящей еврейской фамилии я не знаю. Сначала он не хотел говорить на своем родном языке, идиш, и даже не признавался, что он еврей. Мы много разговаривали и только по-русски. В прошлом он был видным советским политическим деятелем — генеральным секретарем коммунистической партии Украины и заместителем редактора газеты ’’Правда”. С юных лет он был верным членом коммунистической партии. Но его карьера закончилась в роковом 1937 году. Гарина арестовали и обвинили в ужаснейшем из возможных в Советском Союзе преступлении — троцкизме. Четыре года он был под следствием, но до суда дело так и не дошло. В 1941 г. он получил максимальную административную меру наказания: восемь лет в ’’исправительно-трудовом лагере”. Его сослали на Печору. Там и свела нас судьба.

Гарин уверял меня, что он не троцкист. Правда, в двадцатых годах, когда в партии шла открытая дискуссия, он склонялся к троцкизму. Но тогда была открытая официальная дискуссия, и много других бывших студентов, которые сейчас занимают важные посты в государстве, придерживались тех же взглядов. Впоследствии — так говорил мне Гарин — он не был связан с так называемым троцкизмом. Он даже боролся с Троцким. За несколько дней до ареста он опубликовал в ’’Правде” большую статью против троцкистской идеологии или ’’уклона”, как тогда говорили. Первоначальное название статьи было: ’’Полное отступление к меньшевизму”. Но когда он на следствии упомянул об этой статье, следователь заявил: ’’Генштаб троцкистов приказал Вам опубликовать эту статью, чтобы замаскировать Вашу подрывную деятельность против партии и государства”.

Как верный коммунист, Гарин пытался спорить с моими сионистскими взглядами. Он вспомнил, как боролся с сионизмом и, в частности, с сионистами-социалистами, которых он считал предателями рабочего класса. Мы подолгу беседовали, лежа на деревянных нарах, и он пытался убедить меня, что сионизм — не что иное, как обратная сторона антисемитизма. И то, и другое — национализм, несовместимый с прогрессом человечества. Национальная солидарность — выдумка буржуазии. Единственная истинная солидарность — солидарность трудящихся. Он не забывал, разумеется, наградить меня обычными комплиментами за мою ’’службу британскому империализму”. Палестина, утверждал он, принадлежит арабам. Сионисты — орудие, которым пользуются британские империалисты, чтобы эксплуатировать арабов. Наши споры часто бывали весьма бурными. Заключенные похожи на детей. Окруженные террором, они играют с необычной сосредоточенностью и совершенно забываются в отвлеченных спорах.

Но однажды что-то надломилось в душе Гарина. Мы разгружали баржу с тяжелыми рельсами, и он поругался с одним из уголовников, которых называли ’’урки” или ’’жулики”. ’’Пархатый жид!” — со злостью огрызнулся уголовник. Гарин окаменел, он стоял, как громом пораженный. По-видимому, это был для него самый страшный удар. Он давно утратил высокое положение, но такое унижение — он, он — и ’’пархатый жид”!

Гарин знал, что советское правительство борется с антисемитизмом со свойственным ему упорством. Советское правительство против антисемитизма, так как рассматривает его как орудие в руках врагов советского режима. Но это не мешает существованию антисемитизма внизу, происходящего от врожденной ненависти или всепоглощающей зависти. В концлагере, во всяком случае, бороться против него невозможно или почти невозможно. Лагерь представляет собой замкнутый мирок. Вооруженная охрана выводит людей на работу и приводит обратно на ночь. Она не вмешивается в споры между заключенными. Заключенные не обращаются к охране, жаловаться бесполезно, даже опасно. Правы вы или нет — доносить запрещается. Таковы основы морали в любой тюрьме и уж конечно в концлагере.

Гарин знал все это. И, конечно, знал, бедняга, что он один из наиболее ненавидимых людей в лагере. Не потому, что он еврей — ’’урки” были в хороших отношениях с другими евреями — а потому, что он был интеллигентом и коммунистом. Существует всеобщее правило, по которому уголовники не терпят ’’интеллигенции” в своей среде. И беда интеллигенту-заключенному, если он смотрит сверху вниз на своих товарищей, или если им кажется, что он так на них смотрит. Гарин не проявлял высокомерия, но он не мог забыть дистанции между собой и урками.