Читаем Восстание полностью

Мы пели. Слыхали ли прежде зеленые воды Печоры ’’Гатикву”? Из трюма баржи рвалась песня: ’’Вернуться на землю наших отцов”.

Глава III. ”ДО СВИДАНИЯ НА СВОБОДЕ”


Мне вернули свободу именно на этой барже. Мы еще плыли к месту назначения на Ледовитом океане, когда прибыл приказ освободить всех польских граждан. Сикорский подписал пакт со Сталиным.

По алфавиту моя фамилия была первой в списке тех, кого должны были освободить. Кто-то из урок воскликнул: ”Он же жид, а не поляк!”

Бедный урка. Его протест был естественным. Нет большей зависти, чем зависть заключенного к освобожденному. И мог ли урка знать разницу между гражданством и национальностью?

Мы приблизились к берегу. Подошло небольшое суденышко — корабль свободы — чтобы снять нас с тюремной баржи. Мы ступили на землю. Мы были свободны.

Мы провели несколько дней в пересылочном лагере. А затем тем же путем, каким мы прибыли на север, мы вернулись назад.

Мы двигались к свободе. Пешком, в товарных, в пассажирских вагонах, вися на подножках. На юг, на юг. А чудеса не прекращались. Я искал сестру. Ее тоже сослали, хотя не арестовали. Как ее найти? Россия так огромна, беженцев миллионы. По чистой случайности я нашел ее. Потом я нашел нескольких друзей. Я послал первую телеграмму в Эрец Исраэль. Я получил первую телеграмму из Эрец Исраэль. Среди подписей была подпись моей жены... Я вспомнил обстоятельства, при которых мне были переданы последние известия о ней. Перед отправкой из Лукишек на север мне разрешили одно прощальное свидание с кем-нибудь из родственников. Вместо моей жены пришла девушка из Бейтара, Паула Дайхес. Позднее она обессмертила свое имя в борьбе с фашистами, когда стала одним из ближайших помощников моего друга и соратника Иосифа Глазмана, героя Виленского гетто, и погибла, как и он, с оружием в руках, сражаясь до конца. Мы должна были говорить на языке, понятном охране. Поэтому мы говорили по-польски. Паула говорила так:

’’Привет от тети”. Потом она пробормотала на иврите: ’’письмо в мыле”. Охранники разрезали мыло посередине, а записка была в одной из половинок. Так даже в русскую тюрьму вести дошли по назначению. Из записки я узнал, что моя жена и еще несколько друзей находятся на пути в Эрец Исраэль. Тогда это было для меня большим утешением. Но как эта девочка рисковала! Если бы меня поймали с запиской в мыле, я получил бы еще семь дней одиночки. Но она...

После многих месяцев странствий я вступил в польскую армию и столкнулся с ярым антисемитизмом, унижениями и оскорблениями. Но это продолжалось недолго. Мы продвигались дальше на юг. Каспийский порт Красноводск... небольшой порт Пехлеви в Персии.... путь персидских завоевателей. Мы пересекли горы. Вавилон, Багдад, Озеро Хаббание. Я не знал тогда, что всего в нескольких шагах от меня находится могила руководителя Иргун Цваи Леуми — Давида Разиеля, убитого при исполнении задания британской армии. Я все еще жил надеждой сражаться под его началом.

А вот и Трансиордания. Обширные поля, необозримые, как море. Тут я понял, почему римляне называли эту часть Эрец Исраэль ’’Палестина Салютарис”. В те дни здесь находилась житница Среднего Востока. Сейчас, хотя эти земли и были заброшены, из-под камней, разбросанных по необозримым полям, пробивалась высокая зеленая трава. Эти места почти незаселены. То тут, то там на широких просторах виднеется хижина бедуина или верблюд. И только когда приближаешься к самому Иордану, видишь редких людей и поля кукурузы. Восточный берег Иордана — Эрец Исраэль. Военный конвой остановился. Мы отдохнули. Я вышел из машины, прошел немного по траве — я вдохнул аромат полей моей Родины.

’’Хорошо быть дома”, — произнес возле меня один из солдат, не еврей.

’И я вспомнил, как в пересыльном лагере на берегу Печоры конторский служащий сказал мне: ’’Вас освободят 20-го сентября 1948 года”.

Теперь было лето 1942-го года. ’’Всего” 1942 — а я был на восточном берегу Иордана.

И я вспомнил Гарина. Я вспоминаю его и сейчас. Не знаю, жив ли он? Слышал ли он, что мы вернулись на землю своих отцов и стали свободными людьми на этой земле? Слышал ли он, что в Израиле было восстание — даже его ’’Правда” иногда писала о подвигах восставших — и что создано Государство Израиль? Слышал ли он, что мощное государство, которому он служил, сопротивлявшееся созданию Еврейского государства, в конце концов содействовало этому на международной арене. Может быть, эти чудеса хотя бы принесли ему некоторое утешение в его страданиях.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное