Читаем Восстание полностью

’’Режим виселиц, это режим, который вы хотите утвердить в этой стране, судьба которой — служить человечеству маяком. В своей глупости и подлости вы полагаете, что таким способом сумеете сломить дух нашего народа, народа, для которого вся страна стала виселицей. Вы ошибаетесь. Вы узнаете, что то, с чем вы столкнулись — сталь, сталь, закаленная огнем любви и ненависти — любви к отчизне и свободе, ненависти к угнетателю и захватчику. Вам не сломить ее. Вы останетесь без рук.

Как вы слепы, британские тираны! Неужели вы все еще не знаете, с кем столкнулись в этой битве, невиданной в истории человечества? Вы думаете, нас можно запугать смертью, нас, которые годами слышали грохот грузовиков, уносивших наших братьев, наших родителей, лучших сынов нашего народа на бойню, равной которой не было в истории? Нас, которые спрашивали и спрашивают себя каждый день, чем мы лучше, чем они, — миллионы наших братьев? Ведь и мы могли быть среди них и с ними.

На эти постоянные вопросы наша совесть дает один ответ: мы остались в живых не для того, чтобы жить в рабстве и угнетении и ждать новой Треблинки. Мы остались в живых для того, чтобы обеспечить жизнь, свободу и честь для себя, для нашего народа, для наших детей и детей наших детей. Мы остались в живых для того, чтобы не могло повториться то, что случилось там и то, что случилось и еще может случиться здесь, под вашим правлением, правлением предательства, правлением крови.

Вот почему мы не испугаемся. Мы научились — и какой ценой! — что есть жизнь хуже смерти и смерть более великая, чем жизнь”.

Эти слова, произнесенные на пороге смерти, выражали чувства, переполнявшие повстанцев. Этими же чувствами был пронизан призыв к восстанию, выпущенный Иргун Цваи Леуми и распространившийся по всей Эрец Исраэль в начале 1944 г.. Этот призыв содержал обзор прошлого, политические требования еврейского народа к концу Второй мировой войны и план восстания и борьбы. Заключение гласило:

’’Четыре года прошло с тех пор, как началась война, и все надежды, которыми жили ваши сердца, развеялись без следа. Мы не получили международного статуса, еврейской армии нет, ворота страны закрыты. Британский режим завершил позорное предательство по отношению к еврейскому народу и нет морального оправдания его присутствию в Эрец Исраэль.

Нет больше перемирия между еврейским народом и британской администрацией в Эрец Исраэль, которая предает наших братьев Гитлеру. Наш народ находится в состоянии войны с этим режимом — войны до конца.

Эта война потребует много жертв, но мы вступаем в нее с сознанием своей верности детям нашего народа, которых убивали и убивают. Ради них мы сражаемся, их предсмертным заветам верны.

Наши требования: немедленная передача власти в Эрец Исраэль временному еврейскому правительству.

Мы будем сражаться, каждый еврей в родной стране будет сражаться. Бог Израиля, Бог воинств поможет нам. Не бывать отступлению. Свобода или смерть!

Создайте защитную стену вокруг сражающейся молодежи. Не покидайте их...

Сражающаяся молодежь не отступит перед страданиями и жертвами, перед муками и кровью. Она не сдастся и обеспечит нашему народу родину, свободу, честь хлеб и справедливость. И если вы окажете им помощь — вы увидите в наши дни Возвращение к Сиону и восстановление Израиля”.

Этот призыв должен был появиться не в январе 1944 г., а в первой половине 1943 г. Он был написан, когда я был еще рядовым — дальше этого чина я так и не пошел — в чужой армии. Из-за ряда причин, внутри и вне Иргуна, наш час не наступил тогда. Но он настал сейчас. Мы вступили в бой. Мы боролись за свободу. Мы выдвинули четкое требование: Еврейское временное правительство. Мы заявили, что не отступим. Мы вступили на путь, конца которого не могли предвидеть. Настоящее было горьким, будущее — неясным. Мы могли лишь верить — и мы верили — что наш труд и жертвы, кровь и страдания приведут к победе.

Прежде, чем объявить о восстании, командование Иргуна долго и серьезно обдумывало — поскольку объявление задержалось — нужно ли оно вообще. Не лучше ли начать с действий, а не с объявлений? Эти соображения звучали убедительно. Наши люди практичны. Они не уважают слов, не подкрепленных делом. Следовательно, говорили товарищи, они не примут нашего заявления всерьез. Они прочтут его, кивнут, скажут, что уже читали материалы лучше и ярче написанные, и спокойно пройдут мимо. Что касается наших людей — их желание драться не вызывало сомнений. Но сколько раз им уже говорили, что борьба начинается? Невыполненных обещаний было много — при самых лучших намерениях. Разочарования были частыми и горькими. Еще одно обещание, еще одно заявление не вдохновят их. Они почитают, кивнут и скажут, что все это уже было.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное