Читаем Восстание полностью

Англичане уже охотились за мной по всей территории Палестины. Наши первые боевые операции вывели из строя железнодорожную линию, связывавшую Иерусалим, Хайфу и Тель-Авив. Движение прекратилось на десять дней. Затем железнодорожная линия была восстановлена и стала неотъемлемой частью нашей повседневной жизни, но в то время вывод из строя железнодорожных путей всколыхнул всю Палестину. На мое счастье мне удалось устроиться в этом отеле, где за мной не охотились англичане. Вообще-то шефам британской разведки Джильсу и Катлингу могло прийти на ум, что я скрываюсь в одном из тель-авивских отелей. Все тель-авивские гостиницы время от времени подвергались обычным облавам, проводимым британскими властями с целью поимки подозрительных личностей. Везде царила общая напряженность, и существовала возможность ареста вышеупомянутого Бен-Зеэва как обыкновенного ’’подозрительного лица”.

Опасность ареста была предупреждена владельцем отеля. Господин Бен-Цви не знал, кем был пресловутый господин Бен-Зеэв, но еврейский нюх подсказывал ему, что Бен-Зеэв был связан с ’’теми делами”. Бен-Цви добровольно подвергал опасности свою собственную свободу и благосостояние. Однажды ночью усиленный наряд гражданской и военной британской полиции произвел обыск в отеле ’’Савой”. Англичане ходили из комнаты в комнату, вывели всех постояльцев в коридор и приказали им выстроиться в длинную шеренгу. Затем начальник патруля начал проверять документы у всех по очереди и приказал отобранным ’’подозрительным лицам” спуститься вниз для препровождения в полицейский участок.

Шум обыска достиг комнаты 17. Шарканье шагов и громкие голоса британских полицейских заставили меня вздрогнуть. Вместе со мной находились жена и маленький сын, но, к счастью, они ничего не услышали и продолжали мирно спать. Они прибыли из Иерусалима всего несколькими днями раньше. Вначале я снабдил их адресом явочной квартиры, которую провалил предатель Цоррос. Я думал, что будет лучше всего, если моя жена не перейдет на нелегальное положение. Мне казалось правильным, если она и понятия не будет иметь, где я нахожусь. В случае обыска или ареста она смогла бы твердо заявить: ”Я понятия не имею, где находится мой муж”. Вскоре я понял, что этот план был правильным лишь теоретически. Наша комната в Иерусалиме была окружена чуткими к каждому шороху и усиленно подслушивающими соседями, платными соглядатаями британской разведки. Британская разведка терпеливо дожидалась, когда же глава семьи соизволит навестить свою жену и ребенка. Они полагали, что члены Иргуна так и не смогут противостоять их мудрости и дальновидности. Они и не пытались поймать рыбку, установив слежку где-нибудь в другом месте.

Налеты полиции не прекращались ни днем, ни ночью, поэтому в Иерусалиме мне нечего было делать, если я не хотел, конечно, попасть в силки британской разведки. Излюбленным временем посещения полицией моего дома в Иерусалиме была поздняя ночь. Бронемашины, автоматы, яркий свет карманных фонарей и извечный вопрос: ’’Где ваш муж?!” За этим следовал всегдашний ответ: ”Я не знаю”. Тогда англичане говорили: ’’Неважно, мы придем завтра. Ведь навестит же он вас когда-нибудь”.

Не было никакого смысла давать англичанам возможность продолжать эту пытку, особенно зная, что рано или поздно полиция, не колеблясь арестует мою жену и будет держать ее в качестве заложницы. Мои товарищи убеждали меня не позволять англичанам относиться к моей жене как к полузаключенной или заключенной, находящейся под домашним арестом. В Иерусалим отправился Эйтан, обвел англичан вокруг пальца и вывез контрабандой мою семью в Тель-Авив в отель ’’Савой”. С тех пор моя жена и сын переносили со мной все тяготы подпольной жизни. Моя жена была одной из многих матерей, сестер и жен, которые проявляли необыкновенное мужество. Один из наших друзей предупредил мою жену, что в случае поимки и ареста англичанами, я поплачусь жизнью. Она с улыбкой поблагодарила его за ’’приятное” известие. Моя жена никогда не высказывала ни мне, ни кому-нибудь другому своих страхов и тревог.

...Тяжелые шаги приближались. Выхода не было. Я просмотрел все свои карманы. Никаких компрометирующих документов не было. Все было в порядке. Я перестал волноваться. Я спокойно ждал стука в дверь.

Однако, голоса и тяжелый топот кованых сапог, вместо того, чтобы приближаться, вдруг начали самым необъяснимым образом удаляться. Полиция была почти что у порога моей комнаты, но по какой-то причине не вошла в нее. Что же случилось? Я предпочитал не выходить и не спрашивать. Еще с полчаса был слышен шум; затем установилась абсолютная тишина. Полицейские убрались, и отель ’’Савой” погрузился в сон.

На следующее утро господин Бен-Цви осведомился у меня, слышал ли я какой-нибудь шум ночью.

Я ответил ему вопросом на вопрос: ”А что случилось?”

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное