Читаем Восстание полностью

Когда вскоре после полуночи мы прибыли в Тель-Авив на борту ’’Алталены”, нас приветствовала на берегу нестройная канонада выстрелов. Вениамин, который был командующим подразделения на корабле, настоял на том, чтобы я остался на палубе. Мы не ответили на огонь. На рассвете мы увидели, что песчаный пляж оцеплен солдатами. Мы связались с ними и повторили наше обещание, что ни при каких обстоятельствах не откроем по ним огонь. Мы призвали их также воздержаться и от стрельбы в нас. Наше судно было окружено не только с суши, но и с моря. Со стороны моря к нам приблизились три военных катера. Один из них открыл довольно сильный огонь из небольших орудий по небольшой шлюпке, на которой мы добрались до ’’Алталены” еще в Кфар-Виткин. Лишь искусный маневр капитана корабля Манро Файна спас находившихся в шлюпке от верной гибели. Манро Файн, один из самых храбрых и отважных людей, которых я когда-либо встречал в жизни, повернул ’’Алталену” таким образом, что она защитила шлюпку от огня катеров.

’’Алталена” села на мель; она сидела на скалах беспомощная и неподвижная, всего в 700 ярдах от берега. Поэтому мы решили начать разгрузку оружия с того места, где мы находились. Как только небольшая шлюпка, которую мы спустили с ’’Алталены”, достигла берега, ’’Алталена” превратилась в объект, на который был направлен перекрестный огонь. Один из наших добровольцев с Кубы был тотчас же убит на месте. Шмуэль Мерлин был ранен в ногу. Авраам Ставский, организатор больших контингентов ’’нелегальных” иммигрантов в 30-х годах и один из самых деятельных участников в организации всей затеи с ’’Алталеной” был серьезно ранен. Число раненых на борту корабля вскоре стало расти. На борту корабля, видно, находились цели, привлекавшие внимание стрелявших. В частности, каждый раз, когда я поднимался на капитанский мостик, огонь вспыхивал с новой силой и был направлен именно на капитанский мостик. Когда я покидал мостик, выстрелы направлялись в другое место.

Тем временем наши товарищи в городе, с которыми мы не имели никакой связи, совершили попытку прорваться сквозь армейские заслоны, чтобы выйти на берег прямо против судна. Командир из Пальмаха предложил нам ’’прекратить огонь” при условии, что мы не будем продолжать разгрузку оружия. Мы согласились. Огонь прекратился, как прекратилась и разгрузка оружия. Мы поставили в известность командира, что на борту ’’Алталены” имеются раненые. Наша небольшая шлюпка была повреждена и не могла быть использована для доставки раненых на берег. Мы обратились к командиру из Пальмаха с просьбой предоставить нам шлюпку или лодку, чтобы снять раненых с борта корабля и переправить их на берег, так как на борту не было врача, и многие из них находились в очень серьезном состоянии.

Офицер Пальмаха обещал немедленно доставить шлюпку из тель-авивского порта. Мы ждали. Час, другой. Ни шлюпки, ни лодки не было. Состояние раненых ухудшалось с каждой минутой.

И вдруг... что-то пронеслось со свистом над нашими головами. Манро Файн воскликнул: ’’Это снаряд! Они подожгут судно!” Мы обратились к командиру из Пальмаха, напомнив ему об обещании прекратить огонь. Он не ответил. Второй снаряд, третий, четвертый. С каждым выстрелом стрелявшие все приближались к намеченной цели. Манро был в отчаянии. Я предложил, чтобы он и его американские товарищи, принимавшие участие в миссии ’’Алталены” не в качестве солдат, а в качестве навигаторов, покинули бы борт корабля, а мы бы остались. Он даже не хотел и слушать об этом. Манро указал мне на то, что в случае продолжения обстрела судно неизбежно взлетит на воздух: на его борту было большое количество взрывчатых веществ. Единственным выходом из создавшегося положения было бы решение вывесить белый флаг. Манро так и сделал. Но этот символ сдачи, принятый среди всех цивилизованных армий мира, не принес должного результата. ’’Алталену” продолжали обстреливать. Мы снова воззвали к командиру из Пальмаха: ’’Ведь вы обещали прекратить огонь. С какой целью вы продолжаете обстреливать нас?” Командир Пальмаха ответил лишь после долгой паузы. Его слова заслуживали бы того, чтобы их запомнить: ’’Действительно, положение об общем ’’прекращении огня” существует, но приказы все еще не дошли до всех армейских соединений”.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное