— Но никаких Драконов ещё нет. Он хрипло усмехнулся. — Пока нет.
Некоторое время Перрин просто смотрел на него. Мужчина, способный направлять Единую Силу. Мужчина, обреченный на безумие из-за порчи на
Наконец Ранд обернулся и взглянул на него.
— Как думаешь, Мэт в порядке? Последний раз, когда я его видел, он выглядел таким больным.
— Да с ним, наверное, всё уже в порядке.
Ранд кивнул, сохраняя молчание.
— В последнее время, — молвил Перрин, — я ловлю себя на том, что желал бы остаться кузнецом. А ты... Хотел бы ты по-прежнему быть пастухом?
— Долг, — пробормотал Ранд. — Смерть легче пёрышка, долг тяжелей горы. Так говорят в Шайнаре. Тёмный зашевелился. Близится час Последней Битвы. И Возрождённый Дракон должен встать против Тёмного в Последней Битве, иначе Тень поглотит всё. Колесо Времени будет сломано. Каждая Эпоха будет перекроена по меркам Тёмного. На то есть лишь я. — Его охватил безрадостный смех, плечи вздрагивали. — Я должен, потому что нет никого больше, не так ли?
Перрин встревоженно поёрзал. Этот смех был как тупое лезвие, сдирающее кожу.
— Я так понял, ты снова спорил с Морейн. — Всё о том же?
Ранд сделал глубокий, неровный вдох. — Разве не об одном и том же мы спорим всякий раз? — Они там, внизу, на Равнине Алмот, и один только Свет ведает, где ещё. Их сотни. Тысячи. Они взывают к Возрождённому Дракону, потому что я поднял это знамя. Потому что я позволил объявить себя Драконом. Потому что иного выбора я не видел. И они гибнут. Сражаются, ищут, молят о человеке, который должен был повести их. Погибают... А я спокойно сижу всю зиму здесь, в горах. Я... Я обязан им...чем-то.
— Думаешь мне это по нраву? — Перрин раздражённо покачал головой.
— Ты всегда идешь у неё на поводу. — вспылил Ранд. — Никогда не противился ей.
— Много же ты выиграл, поступая строптиво. Ты артачился всю зиму, и всю эту зиму мы проторчали тут, как болваны.
— Потому, что она права. — Ранд рассмеялся своим пугающим смехом снова. — Спали меня Свет, она права. Они все распались на мелкие шайки по всей равнине, по всему Тарабону и Арад Доману. Возглавь я любую — Белоплащники, Доманийская армия и Тарабонцы попросту раздавят её, как утка жучка.
Перрин чуть сам не рассмеялся от замешательства.
— Но если ты с ней согласен, отчего же, во имя Света, вы с ней всё время ругаетесь?
— Потому, что мне нужно сделать хоть что-то. Иначе... Иначе я лопну, как переспелая дыня!
— Что сделать? Если б ты прислушивался к тому, что она говорит...
Ранд не дал ему возможности досказать, что они, мол, осядут здесь навечно.
— Морейн говорит! Морейн говорит!— Ранд резко выпрямился, обхватив голову руками. — Морейн всегда есть что сказать по любому поводу! Морейн говорит, что я не обязан идти к людям, которые умирают за моё имя. Морейн говорит, что я узнаю, что делать дальше, потому что Узор принудит меня к этому. Морейн говорит! Но она никогда не говорит, как именно я узнаю. О, нет! Она и не знает этого. — Его руки упали по швам, и он повернулся к Перрину, склонив голову, сузив глаза. — Иногда мне чудится, что Морейн задаёт темп моих шагов, словно выезжая знатного Тайренского жеребца. Ты такое когда-нибудь чувствовал?
Перрин прошёлся пятернёй по своим курчавым волосам. — Я... Кто бы там на нас ни давил, или не тянул, я знаю, Ранд, кто наш враг.
— Ба'алзамон, — прошептал Ранд. Древнее имя Тёмного. На языке троллоков это значит Сердце Тьмы. — И я должен встретиться с ним лицом к лицу, Перрин. — Он закрыл глаза, лицо исказила судорога болезненной улыбки. — Помоги мне Свет, наполовину я хочу, чтоб это случилось немедля, и покончить с этим, а другая половина... И сколько ещё раз мне удастся... Свет, он так тянет меня. Что, если я не сумею... Что, если я...
Земля содрогнулась.
— Ранд? — встревоженно окликнул Перрин.
Ранд дрожал; несмотря на вечерний холод, лицо его покрылось потом. Глаза были по-прежнему закрыты.
— О Свет, — простонал он. — он тянет так...