Несмотря на огонь, пылающий в просторном каменном очаге, общий зал постоялого двора наполнял холод. Потирая руки у огня, Перрин никак не мог согреть их. Тем не менее был какой-то неестественный комфорт в холоде, будто он был защитой. Защитой от чего? Перрин не мог понять. Какой-то неясный шёпот раздался в глубине его сознания, на грани слуха, пытаясь достучаться к нему.
— Итак, стало быть, ты от него откажешься. Для тебя так будет лучше всего. Входи. Садись, и поговорим.
Перрин обернулся, чтобы увидеть говорившего. Круглые столики, расставленные по помещению, пустовали, за исключением одного в тёмном углу, накрытого для одинокого мужчины. Свободная часть комнаты казалась какой-то нечёткой, скорее имитацией, чем реальным местом, что было особенно заметно, если смотреть краем глаза. Он бросил взгляд назад, на пламя; теперь оно пылало в очаге, сложенном из кирпича. Почему-то ничто из происходящего его не встревожило. Так и
Мужчина жестом подозвал его, и Перрин приблизился к его столу. Квадратному столу. Столы были квадратными. Хмурясь, он протянул было руку к столешнице, но тут же раздумал. В этом углу зала не было ламп, и, хотя остальная часть помещения была освещена, мужчина вместе со своим столом были почти скрыты тенью, словно сливаясь с полумраком.
У Перрина было чувство, словно он знал этого человека, но оно было так же смутно, как то, что он видел краем глаза. Мужчина был средних лет, импозантен и слишком хорошо одет для деревенской гостиницы: в тёмный, почти чёрный бархат с белыми кружевами, ниспадающими с его воротника и манжет. Он сидел натянуто, порой прижимая ладонь к груди, словно движение причиняло ему боль. Тёмные глаза незнакомца остановились на лице Перрина, в тени они казались светящимися точками.
— Откажусь от чего? — спросил Перрин.
— От него, конечно же, — мужчина указал на топор, висевший у Перрина на поясе. В его голосе звучало удивление, словно они уже говорили об этом и сейчас повторяли снова не раз использованные аргументы.
Перрин не осознавал, что топор при нём, не чувствовал его вес, оттягивающий пояс. Он провёл рукой по лезвию, имевшему форму полумесяца, по острому шипу, сделанному для баланса. И ощутил прочную сталь. Более прочную, чем что-либо здесь. Возможно, более прочную, чем он сам. Он оставил руку у топора, чтобы удерживать хоть что-то реальное.
— Я думал об этом, — сказал Перрин. — Но, судя по всему, не смогу. Пока нет. —
— Нет? — мужчина холодно улыбнулся. — Ты - кузнец, парень. И, судя по тому, что я слышал, кузнец хороший. Твои руки созданы для молота, а не топора. Чтобы создавать, а не убивать. Вернись к этому, пока не стало слишком поздно.
Перрин, к собственному своему изумлению, кивнул. — Да. Но я -
Улыбка мужчины на миг превратилась в гримасу, но тут же вернулась, став ещё шире. И ещё холодней.
— Есть способы всё изменить, парень. Способы избежать даже судьбы. Садись, и поговорим о них.
Тени, казалось, зашевелились и стали толще, приближаясь.
Перрин сделал шаг назад, чтобы остаться на свету.
— Я так не думаю.
— Хотя бы выпей со мной. За годы минувшие и за годы, что ещё грядут. Вот, держи. Выпей, и положение вещей станет ясней для тебя. — Кубка, протянутого незнакомцем через столешницу, мгновение назад не было. До краёв налитый тёмным, кроваво-красным вином кубок ярко сиял серебром.
Перрин всмотрелся в лицо собеседника. Тени, казалось, окутали черты лица мужчины подобно плащу Стража, скрывая их даже от его острых глаз. Тьма облепила незнакомца, словно ласкаясь. Было что-то, связанное с глазами мужчины, то, что он сможет вспомнить, если хорошо постараться. Шёпот вернулся.
— Нет, — сказал Перрин, обращаясь к тихому голосу у себя в голове, но, когда губы незнакомца сжались во вспышке ярости, подавленной так же быстро, как и начавшейся, он решил, что это будет также отказ и от вина. — Я не хочу пить.
Он повернулся и направился к выходу. Очаг из округлых речных камней и несколько длинных столов со скамьями вдоль них заполняли комнату. Перрин внезапно захотел оказаться снаружи, где угодно, подальше от этого человека.
— У тебя не будет много шансов, — раздался позади резкий голос незнакомца. — Три нити, сплетенные вместе, разделят общую судьбу. Стоит перерезать одну - порвутся все. Судьба может сгубить тебя, если не уготовит чего-то худшего.
Внезапно Перрин ощутил вздымающийся у него за спиной жар, возникший, а после угасший так быстро, словно открылась и сразу захлопнулась дверца огромной плавильной печи. Ошеломлённый, он повернулся. Комната была пуста.