Лойал уступил, считая это неизбежным, но не Перрин. Он пытался отказываться, сопротивляться, но было трудно отказать в такой мелочи, да ещё и разумно ею обоснованной. Только вот за одной мелочью всегда следовала другая, столь же разумно обоснованная, как и первая, а затем и прочие. Сама сила её присутствия и взгляда затрудняли протест. То её тёмные глаза ловят его взгляд в тот самый момент, когда он собирался заговорить. То поднятые брови намекают, что он был груб, или глаза распахиваются от удивления, что он спорит по таким мелочам, или впивается спокойный взор, собравший в себе самую суть понятия Айз Седай. Всё это заставляло Перрина уступать, а утраченные однажды позиции отыграть было невозможно. Он обвинил Морейн, что против него она наводит Единую Силу, хотя на самом деле он не был в том уверен, и та велела ему не валять дурака. Перрин начал чувствовать себя, словно кусок железа, пытающийся не дать кузнецу перековать себя в косу.
Горы Тумана вдруг резко сменились лесистыми предгорьями Гэалдана, землёй, состоящей, казалось, из сплошных долин и холмов, впрочем, не слишком высоких. Олени, что в горах зачастую лишь настороженно наблюдали за ними, словно не зная, что такое человек, начали стремглав убегать прочь, мелькая белыми хвостами, едва завидев лошадей. Даже Перрин теперь мог уловить лишь едва различимые силуэты серополосых горных котов, как дым, исчезающих с глаз. Они вступали в земли, заселённые людьми.
Лан перестал носить свой меняющий цвета плащ и чаще возвращался, рассказывая, что ждёт впереди. Нередко попадались места вырубок. Вскоре привычным, если не сказать частым зрелищем для всадников стали поля, окружённые стенами из грубого камня, и на них люди, рядами шагающие по пашне, чтобы высеять семена из заплечных мешков. Местами, на вершинах холмов и взгорий виднелись фермы и амбары из серого камня.
Здесь не должно было быть волков. Волки избегают людных мест, но Перрин по-прежнему ощущал их, невидимую свиту и стражу, окружившую конный отряд. Перрина обуяло нетерпение, жажда поскорее добраться до деревни или городка, до любого места, где многолюдье вынудит волков убраться.
На следующий день после того, как было замечено первое поле, как раз когда солнце коснулось земли у них за спиной, они прибыли в деревню Джарра, чуть к северу от границы с Амадицией.
Глава 8
Джарра
Над ручьём, перекрытым низким деревянным мостом, взбираясь по склону холма, стояли дома серого камня с черепичными крышами, теснящиеся вдоль нескольких узких улиц Джарры. Грязные улицы пустовали так же, как и деревенский луг на склоне, за исключением единственного человека, подметающего ступеньки деревенской гостиницы, стоящей рядом с собственной каменной конюшней, но было похоже, будто совсем недавно на лугу было немало народу. В центре травы стояли кругом с полдюжины арок, сплетённых из зелёных ветвей и усеянных ровно таким количеством цветов, сколько возможно найти в эту раннюю пору. Земля выглядела потоптанной, и были на ней и другие следы гулянья - скомканный красный женский шарф у подножия одной из арок, вязаная детская шапочка, оловянный кувшин на боку и несколько недоеденных кусков еды.
Застоявшиеся на лугу ароматы сладкого вина и пряных пирожных смешивались с дымом десятков труб и вечерних кухонь. На мгновение Перрин уловил чутьем другой, непонятный запах, слабый след, от мерзости которого волосы встали дыбом на его на затылке. Затем запах исчез, но Перрин был уверен, что нечто прошло сим путём, какое-то зло. Он потёр свой нос, словно намереваясь изгнать запах из памяти.
Над дверью гостиницы висела вывеска "Прыжок Харилина" с изображением человека, стоящего на одной ноге с воздетыми ввысь руками. В ту минуту, когда всадники подбирали поводья перед каменной квадратной постройкой, подметальщик выпрямился, неудержимо зевая. Он вздрогнул при виде глаз Перрина, но его собственные глаза, и без того навыкате, вылезли из орбит, когда вгляд его пал на Лойала. С таким распахнутым ртом и не заслуживающим упоминания подбородком, он выглядел чем-то вроде лягушки. Вокруг него распространялся застарелый запах кислого вина - для Перрина, по крайней мере. Очевидно, парень поучаствовал в празднестве.
Человек встрепенулся, и обернул свою позу в поклон, с рукой, прижатой к двойному ряду деревянных пуговиц, сбегающих по куртке. Глаза его перебегали от одного посетителя к другому и всякий раз, останавливаясь на Лойале, выпучивались ещё больше.