Возрождённый дракон

Там, внизу, копьеносцы внезапно перестроились: слаженно расходясь, они сужались в колонны, оставляя меж отрядами широкие проходы. Проходы, в которые троллоки хлынули со звериным рычанием, словно чёрный, растекающийся прилив смерти.

Обнажив меч, он поднял его высоко над головой.

— Ближняя Гвардия, вперёд!

Он вонзил каблуки в бока своего коня, и тот полетел вниз по склону. Вслед за ним загремела копытами атакующая конница.

- Вперёд.

Он первым врубился в троллоков, вздымая и обрушивая меч, и его знаменосец не отставал ни на шаг.

— За честь Красного Орла!

Ближняя Гвардия хлынула в проходы между копейщиков, сметая поток троллоков, отбрасывая его обратно.

— Красный Орёл!

Рычали на него получеловеческие лица, причудливо изогнутые мечи стремились достать его, но он прорубался всё глубже. Победить или погибнуть.

— Манетерен!

Мэт поднёс ко лбу дрожащую руку.

— Лос Валдар Кьюбияри. — пробормотал он. Он был почти уверен, что понимает значение этих слов: «Вперёд, Ближняя Гвардия» или, быть может, «Ближняя Гвардия — в атаку», - но этого не могло быть. Несколько слов на Древнем Наречии, сказанные ему Морейн, исчерпывали его знание этого языка. Остальные же слова с равным успехом могли быть чем-то вроде сорочьей трескотни.

— Безумие. — грубо оборвал он сам себя. — Сдаётся мне, никакое это не Древнее Наречие. Тарабарщину какую-то бормочу... Та Айз Седай — сумасшедшая. Это был всего-навсего сон.

Айз Седай. Морейн. Внезапно он заметил, что запястья его слишком тонки, а кисти костлявы, и уставился на них. Он был болен. Болезнь его была как-то связана с кинжалом. Кинжалом с рубином в рукояти, и давным-давно мёртвым, охваченным порчей городом под названием Шадар Логот. Всё это было туманным и далёким, и совершенно неправдоподобным, но он знал, что это был не сон. Эгвейн и Найнив везли его в Тар Валон для Исцеления. На этом воспоминания обрывались.

Мэт попытался сесть, но упал на спину: он был слаб, как новорожденный ягненок. С трудом он сумел приподняться и отбросить в сторону единственное укрывавшее его шерстяное одеяло. Его одежду забрали, сложив, возможно, в стоящий у стены шкаф, украшенный резьбой в виде виноградной лозы. Пока что, его не волновало отсутствие одежды. Собравшись с силами, Мэт поднялся на ноги, прошёл нетвёрдой поступью по цветастому ковру, ухватившись за кресло с высокой спинкой, затем, пошатываясь, перебрался от кресла к столу с позолоченными завитками на ножках и по краям столешницы.

Высокие подсвечники, о четырёх свечах пчелиного воску каждый, и маленькие зеркала позади них, отражающие пламя, ярко освещали комнату. Зеркало побольше, укреплённое на стене над полированным до блеска умывальником, явило Мэту его отражение: худой и тощий, со впалыми щеками и ввалившимися тёмными глазами, волосы свалялись, слипшись от пота, тело согнуто, как у старика и колышется, словно травы пастбища на ветру. Мэт заставил себя выпрямиться, но намного лучше от этого не стало.

На столе, прямо у него под носом, лежал большой накрытый поднос. Мэт уловил запахи пищи и сдёрнул с него ткань, обнажив два больших серебряных кувшина и несколько блюд тончайшего зелёного фарфора. Ему приходилось слышать, что Морской Народ за подобный фарфор требует платы серебром равного с фарфором веса. Юноша ожидал увидеть говяжий бульон или печёнку, - кушанья, коими потчуют немощных. Вместо этого, одно из блюд вмещало изрядную горку ломтей жареной говядины с коричневой горчицей и хреном. На других наложены были жареный картофель, сладкая фасоль с луком, капуста и горох. Рядом размещались соленья и кусок жёлтого сыра, нарезанный толстыми ломтями хлеб с румяной корочкой и блюдце сливочного масла. Один из кувшинов наполнен был молоком, и на его поверхности каплями осела влага, а из другого исходил аромат как будто пряного вина. Всего этого хватило бы на четверых. Рот у Мэта наполнился слюной, а желудок его заурчал.

Прежде я выясню, где же я нахожусь. Однако, Мэт сперва скрутил трубочкой ломтик говядины, обмакнул его в горчицу, и лишь затем оттолкнулся от стола в сторону трёх продолговатых окон.