Читаем Возвращение в никуда полностью

Взмахни крылом,

Пока еще не стало поздно,

Мы под огнем…

Хотели жить…о как все в жизни сложно…

В мягких перинах уснувшие думы…


В мягких перинах уснувшие думы,

Ночь тишиной укрывает пространство,

Больше не важны разницы, суммы,

В днях уравнения нет постоянства.

На простынях перламутровых сказок

Игры фигур, затаившихся тел.

Здесь не хватает яркости красок,

Кажется, будто лунный диск побелел.

Эхо шагов в ночном городе — громко.

Ночь принимает в объятья не всех.

И безмятежность теперь — это ломко,

Все на границе, где столько помех.

Ругай меня хоть каждый день…


Ругай меня хоть каждый день.

Мне нет покоя повсеместно,

Как долго это будет неизвестно,

Потом, наверняка, наступит лень.


Ты говори мне о делах,

Я буду помнить, если буду,

Хотя идут опять по кругу,

Тут рассуждения о делах.


Хоть упрекай меня всегда,

Но будет трудно поменяться

Мне за себя не оправдаться,

Пытаться можно иногда.

Я забываю…


Я забываю говорить…

Слова, которых не хватает.

Без них ведь тяжелее жить,

И отчужденность с ними тает.

Я забываю улыбаться,

И радость забываю также.

Я начинаю соглашаться,

Хотя я не согласен даже.

Я забываю доброту.

Доверие подводит часто.

Но нет и злости ни к кому,

Хотя, быть может, все напрасно.

Я забываю о тепле,

Которое могу создать делами.

Моя циничность не в цене

И суть моя не за дарами.

Я забываю, как творить,

Как жить едино с вдохновеньем.

Я помню, что могу любить,

Желать эмоций с нетерпеньем!

Как больно видеть закат…


Как больно видеть закат в красных тонах акварели,

Как будто прекрасного нет, и птицы не успели,

Как будто не успели докричаться птицы,

И просто улетели их в небе вереницы.

Их в небе вереницы, летящих на закат,

А мы здесь остаемся, и нет пути назад.

И нет пути назад и не вернуть все вспять,

Но это ведь не страшно, не надо горевать.

Не надо горевать, не надо душевных трат,

Бывает просто больно, как больно видеть закат.

Греется на солнце асфальт под ногами…


Греется на солнце асфальт под ногами.

Мы ступаем твердо, прячемся за делами.

Мимо проходим, спрятав наши глаза,

Будто забыли, отмотать назад нельзя.

Провожаем безучастно недели и годы,

Затаив дыхание, ждем у моря погоды.

Прописные истины, что все в наших руках,

Принимаем, но не верим, оставляя все в словах.

Пропадаем без вести в ступоре и панике,

Отсекаем нужное и отсутствуем на жизни празднике.

Не можем утолить внутренний голод, поддержать желания,

Мы ограничиваем себя страхом и испытываем страдания.

Не обновляем карты мира, хоть все давно уже устарело.

Да понимаем, что все просто, и нужно делать смело.

Боимся шансов, боимся отказов и самих себя,

Но знаем, что никто не сделает это за тебя.

Ступаем твердо, плюнув на других и даже себе в душу,

Хотя внутри все кричит и рвется наружу…

Жизнь раскрашена разными красками…


Продолжается бег по маршруту дней,

Обстоятельства бьют все сильней,

Календарь еще держится из последних сил,

Вот на дате крест — ранил, но не убил.

За оконными стеклами все как всегда.

Все идет чередом с тобой или без тебя.

По утрам все также алеет рассвет.

Из цикла сезонов выхода нет.


Жизнь раскрашена разными красками:

Холодными и ласковыми,

Агрессивными и неприветливыми,

Добрыми и незаметными.


Продолжается музыка по обойме нот.

К любому дедлайну напряжение растет.

И до нас уже была любая черта,

Но хотя бы у каждого своя мечта.

Столько слов не озвучено, забыто зачем.

Дело кончилось чем-то, а может ничем.

Продолжает крутиться мировое колесо.

И играет актер для себя самого.


Жизнь раскрашена разными красками:

Холодными и ласковыми,

Агрессивными и неприветливыми,

Добрыми и незаметными.


Все смешалось в неделях: слова, ноты и дни.

На холсте кругозора наносим штрихи.

Всю палитру чувств создать не под силу рукам.

Эта жизнь — черно-белая, раскрась ее сам.


Жизнь раскрашена разными красками:

Холодными и ласковыми,

Агрессивными и неприветливыми,

Добрыми и незаметными.

По полям разбитых надежд…


По полям разбитых надежд пробираемся босиком,

Израненные ступни оставляют кровавый след.

По этим полям можно пройти только пешком,

Но это не принесет каких-то глобальных побед.


Яркое солнце жжет нам спины теплом своего огня.

Эта звезда кем-то уже создана не для нас.

Давай создадим звезду только для себя,

И не будем прятать от жгучего света своих глаз.


Ветер холодом грызет пока теплую плоть до костей.

Мы дрожим будто листья на жизненном древе.

В этом мире хватаем погибших светил и людей.

Мы застряли у этого мира надежд во чреве.

Я красотою окружен…


Я красотою окружен.

Зеленым цветом с желтыми тонами.

Красиво летом, даже если гром,

Не передать восторг словами.

Трепещет русская душа

И миру норовит открыться.

Все замерло, и вместе с мигом чуть дыша,

Я наблюдаю, и даю душе раскрыться.

Я вспоминаю про любовь и доброту,

Что миром правят так же, как другие силы,

И хочется сказать, что этот мир люблю,

И напеваю радостно мотивы.

Но рядом нет других людей,

Кто разделил бы красоту природы.

Все мчатся все быстрей, быстрей,

Так, будто обгоняют годы.

Лишь единицы мимо проходя,

Меня услышали, окинув меня взором,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена

Утонченная и немногословная японская поэзия хайку всегда была отражением мира природы, воплощенного в бесконечной смене времен года. Человек, живущий обыденной жизнью, чьи пять чувств настроены на постоянное восприятие красоты земли и неба, цветов и трав, песен цикад и солнечного тепла, – вот лирический герой жанра, объединяющего поэзию, живопись и каллиграфию. Авторы хайку создали своего рода поэтический календарь, в котором отводилось место для разнообразных растений и животных, насекомых, птиц и рыб, для бытовых зарисовок и праздников.Настоящее уникальное издание предлагает читателю взглянуть на мир природы сквозь призму японских трехстиший. Книга охватывает первые два сезона в году – весну и лето – и содержит более полутора тысяч хайку прославленных классиков жанра в переводе известного востоковеда Александра Аркадьевича Долина. В оформлении использованы многочисленные гравюры и рисунки средневековых японских авторов, а также картины известного современного мастера японской живописи в стиле суми-э Олега Усова. Сборник дополнен каллиграфическими работами Станислава Усова.

Александр Аркадьевич Долин , Поэтическая антология

Поэзия / Зарубежная поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия