Читаем Возвращение в никуда полностью

И вновь онемевшее сердце молчит.

И надо уехать привычной дорогою,

Где снова сердце привычно стучит.


Рабочие будни, у всех все по-разному.

О том ли мечтал и верил в себя?

Рабочие будни не нравятся каждому,

Но только без них нет субботнего дня.


Рабочие будни играют на струнах,

Душевных порывах, нервозности дел.

И, чтобы понять, не гадаешь на рунах,

А просто пашешь до «побледнел».


Рабочие будни, забавные мысли,

Реальность жизни и круговерть.

Веселые улыбки под вечер все скисли,

От них освободит пенсия и смерть.

Пусть будет свет…


Пусть будет свет и там же тень.

Добро и зло опять ведут войну за дело.

Наступит ночь, настанет день.

Забьется сердце в такт часам несмело.

Кто победит, а кто поднимет белый флаг

И голову склонит покорно в битве?

Покажет жизнь, и даст нам знак.

Мы прочитаем каждый по молитве.

Еще пока видна луна…


Еще пока видна луна,

И в окружении белых скал

На небе снова тишина,

И ветер слабым за ночь стал.

Колышется морская гладь,

Скрывая моря глубину.

Дары, которых не достать,

Не видно сверху никому.

В туманной дымке виден свет,

Что с гор спускается все ниже,

Так, словно там дремал рассвет,

И горы словно ближе…ближе…

Поговори со мной о пустоте…


Поговори со мной о пустоте,

Что значит говорить, смеяться,

Когда сидишь ты в тишине,

И с ней не можешь ты расстаться.

Когда кричит внутри душа.

Снаружи также неизменно

Всего лишь разговоры и тоска,

Бывает смех острее боли, несомненно.

А в пустоте нет ничего,

Там нет ни страха, ни сомнений,

Там нет меня, и никого,

Там не осталось поколений.

Там не воюют свет и тьма,

И не бурлят страстей кровавые потоки.

Там не идет абсурдная война,

И вдохновенье не рождает строки.

Что значит эта пустота?

Не описать и не прибавить больше,

Определит, наверно, каждый для себя…

И может в ней останется подольше.

Здравствуй море…


Здравствуй море я приехал, прилетел и прибежал.

Надо отдохнуть, согреться и узнать, что я не знал.

Твои волны приласкают, утону я в пузырях.

И от ярких бликов солнца слезы будут на глазах.

Чайки прокричат мне хором в небе над морской волной.

Солнце ярко обогреет и подарит южный зной.

Загорать я буду долго, я хочу морской загар,

Чтобы бледнолицый Вова сам себя и не узнал.

Буду много я питаться, очень сытно, раза три,

Буду спортом заниматься, только вес не набери.

Отсыпаться буду долго, побелели чтоб белки,

Под глазами чтобы мигом разгрузились все мешки.

Полюбуюсь на закаты и на горные хребты,

Постараюсь все увидеть даже с птичьей высоты.

Понаделаю на память фотографий череду,

Чтобы знать, что не приснилось, это было наяву.

Накуплю себе на память сувениров всяких тьму,

Ну конечно что-то даром я с собою унесу.

И когда наступит время выселяться, уезжать,

Сразу по тебе, о море, буду страшно я скучать.

Теплым солнцем приду к тебе…


Теплым солнцем приду к тебе.

Утром ясным проснешься мило.

Ты лежишь, согретая теплом,

И летают пылинки по комнате красиво.

За окном настырно ветер дует,

И простыть на улице так просто,

Ты останься, все за это голосует,

Ведь понежится еще в уюте можно.

В небесных пустынях…


В небесных пустынях тучи сгустились.

Крылатые спутники вдруг заблудились.

Нет света, маяк грустно потух.

Летает вокруг холодный белый пух.

И падают снова железные птицы,

Что гордо парили, теперь просто убийцы.

Разбиты надежды и множество судеб

Все кончено… продолжения не будет…

Когда болеют, дети мы слабы…


Когда болеют дети, мы слабы.

И чувствуем бессилие и страх.

И есть надежда, что помогут нам врачи,

Но помощь ожидаем мы в часах.

Бывает, помощь не является такой,

Бывает, помощь ухудшает состояние.

И мы, растеряно, дрожащею рукой

Прижмем дитя, чтоб облегчить его страдания.

Он — беззащитный, уязвимый и усталый,

Покрепче уцепившись, к нам прильнет.

Не важно, взрослый или годовалый,

Защиту лишь у родителя найдет.

Дайте мне спеть о грусти немного…


Дайте мне спеть о грусти немного

И прокричать припев от души.

Жизнь, словно песня, звучит так недолго.

Главное пой, попадай, не спеши.

Эй, подпевайте следом за мною.

Жизнь ведь не только радость и смех.

И за небесной манной любою

Также найдется грусть, а может быть грех.

Небо окрашено в теплый оранжевый цвет…


Небо окрашено в теплый оранжевый цвет.

Хмурые тучи над красно-желтым полотном.

Небо роняет капли дождя, и тепла уже нет.

Осень роняет листья за моим окном.

Где-то еще не поменялись зеленые краски,

Словно художник разбавил цвета полотна.

Вечером ветер нашепчет осенние сказки,

В осени есть своя загадочная красота.

Взмахни крылом…


Взмахни крылом,

Ручной ветер снова возродится,

И вой, как стон,

Перепугает, когда пробудится,

И снова штиль,

И зной палящий щиплет кожу,

Как много миль

Мы тащим наши судьбы-ношу.


Нет сил кричать,

И вера тихо угасает,

Осталось ждать,

Но даже ожидание умирает.

Отдайте крылья,

Приручен ветер будет нами,

И от бессилья

Мы уплывем под парусами.


Взмахни крылом,

Но тишина, кругом молчанье,

Мы слышим гром,

И отпускает нас отчаянье.

Но ты молчишь,

И крылья стали цвета пепла,

За все простишь,

Все получается нелепо.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена

Утонченная и немногословная японская поэзия хайку всегда была отражением мира природы, воплощенного в бесконечной смене времен года. Человек, живущий обыденной жизнью, чьи пять чувств настроены на постоянное восприятие красоты земли и неба, цветов и трав, песен цикад и солнечного тепла, – вот лирический герой жанра, объединяющего поэзию, живопись и каллиграфию. Авторы хайку создали своего рода поэтический календарь, в котором отводилось место для разнообразных растений и животных, насекомых, птиц и рыб, для бытовых зарисовок и праздников.Настоящее уникальное издание предлагает читателю взглянуть на мир природы сквозь призму японских трехстиший. Книга охватывает первые два сезона в году – весну и лето – и содержит более полутора тысяч хайку прославленных классиков жанра в переводе известного востоковеда Александра Аркадьевича Долина. В оформлении использованы многочисленные гравюры и рисунки средневековых японских авторов, а также картины известного современного мастера японской живописи в стиле суми-э Олега Усова. Сборник дополнен каллиграфическими работами Станислава Усова.

Александр Аркадьевич Долин , Поэтическая антология

Поэзия / Зарубежная поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия