Читаем Возвращение в никуда полностью

Между черным и белым нет разницы.

А за сделанный выбор — с плеч голова.

Не спастись от жизни-проказницы.

Только надо ли думать и что-то решать?

Может надо немного расслабиться

Перед тем, как куда-то нестись и бежать,

Где все также, и это не нравится.


Может, просто забыть?

Может, просто простить?

И не думать о будущем славном?

Может, просто любить?

Может, просто нам жить?

Так живи в этом мире странном!


Веселимся потерянным временем дней

А могли, а хотели, а надо бы…

Но нам хочется, чтобы повеселей,

Чтобы проще всего достигали мы.

Может стоит вздохнуть, успокоить свой пульс,

Безмятежно смотреть за потоками.

Повторять многократно, что я вознесусь

На вершины, что скрыты за склоками.


Может, просто забыть?

Может, просто простить?

И не думать о будущем славном?

Может, просто любить?

Может, просто нам жить?

Так живи в этом мире странном!

Кричат где-то птицы…


Кричат где-то птицы, свистит ветер в ушах.

Небесные колесницы несутся на всех порах.

Играет музыка, забытая памятью дней.

Но ты не забывай меня, прими или убей.

Я приду к тебе…


Заныло в груди, значит внутри не пустой,

Пока не ищи, заполни меня собой.

Мы в западне чувств, играем у всех на виду,

В глазах только грусть, не бойся не убегу.

Я иду к тебе…


Застыли часы, но время не изменить.

Системы ломаются, с поломками нам жить.

Рушатся планы, не состоялись встречи.

Хрупкое время не починят сладкие речи.

Я здесь с тобой,

Нет, я не уйду.

Будь со мной,

Не отпускай, а то я упаду…


Кричат где-то люди и не слышно птиц.

Верху нет просветов от серых колесниц.

Молчит наша музыка, стучит в ушах тишина.

Мы будем вместе, посмотри мне в глаза.

Я люблю тебя…


Кричат где-то птицы, заныло в груди

Застыли часы, меня не ищи…

Спасаясь, поднимаемся со дна…


Спасаясь, поднимаемся со дна,

Чтобы вздохнуть немного кислорода.

Плывём на свет, под нами темнота,

Спасенье ищем, словно шифр от кода.

Что было дном, уйдет в забвение,

И время постепенно все сотрёт.

Что было темнотой, лишь скажет поколение,

Которое сроднилось с ней и ее переживет.

Мы думаем, что к свету стали ближе,

Что скоро мы надышимся с лихвой,

Хотя и кажется, спускаемся мы ниже,

Когда плывём к поверхности порой.

Спасаясь, поднимаемся на свет, со дна.

Одновременно тонем в неизвестности.

Спасением быть может темнота

При погружении к поверхности.

Твои планы- всего лишь миф…


Твои планы- всего лишь миф,

А надежды- воздушные замки.

Ты в попытках всего лишь горишь,

Не исчезли никуда наши рамки.


Снова проба, попытка опять,

Но тупик и твоя безысходность.

От усилий ты можешь кричать,

Что же это за больная покорность.


Ночь укроет следы всех вокруг,

Заодно и наши ошибки.

Вновь очерчен нами наш круг,

Чтоб не повторять эти пытки.


Всему миру на нас наплевать,

И желанья — всего лишь причуды.

Их, как звёзды, просто так не достать,

Но зато в нас хранятся их трупы.


Похорони меня с желанием жить,

Моими планами и надеждой.

Я не смог ничего изменить,

Мне не спрятаться за красивой одеждой.


Закопай мечты и меня,

И мой путь оборвется на этом.

Оборвутся все планы, желания,

Может, смысл за этим моментом.

Весна нерешительно ждёт на пороге…


Весна нерешительно ждёт на пороге.

Откройте, впустите ее в этот мир,

Где люди устало зевают в дороге,

Забывшись работой средь тающих льдин.

Откройте и в сердце впустите скорее.

В объятьях согрейте и не отпускайте!

И пламя любви разгорится быстрее,

А если не надо вам, то убегайте.

Скрывайтесь, спасайтесь и прячьтесь под снегом

От солнечных теплых весенних лучей,

Но знайте, весна, что идёт за вами следом,

Растопит сугробы обыденных дней.


Весна нерешительно ждёт на пороге,

Когда мы поверим и скинем оковы.

Гормоны и чувства окажутся в моде,

Мы скинем с себя лени покровы.

В груди застучит, и инстинкты проснутся,

И бабочки будут порхать в животе.

И стоит в эмоции лишь окунутся,

Есть шанс утонуть и быть не в себе.

Небесного света все больше и чаще,

Пора бы проснутся, вставать и бежать.

Дни стали длиннее, а воздух все слаще,

Весна нам не даст просто так заскучать.

Он любил говорить…


Он любил говорить, что жизнь как будто роман,

И все как в сказке может быть, если автор был не пьян.

Что жизнь, как будто игра, и ставки очень высоки,

И благородные дела бывают в жизни так нужны.

Он уходил навсегда и возвращался много раз,

И повторял, что всё решается прямо здесь и сейчас.

Смотрел куда-то вперёд, и даже если есть стена,

Он верил в счастье и любовь, в чужие мысли и слова.

Таких, как он, уже не встретишь, если с ним уже знаком.

Он повторял, что в этом мире нельзя быть знатоком.

Что мир достаточно большой, лишь открывай свои глаза,

И надо слышать всех вокруг людей чужие голоса.

Он знал про чёрное и белое, верил в серые тона.

Он вспоминал другие жизни, другие времена.

Был одинок среди знакомых, добродушен и упрям.

Он понимал, непостоянство — его излюбленный изъян.

И вот исчез, его не стало и не стало его слов.

И не осталось его образов, освободился от оков.

Он продолжает свое дело, вселившись в души и сердца,

Ведь он и мы — одно целое без имени и лица.

Уступи мое место другому…


Уступи мое место другому,

Кто готов пойти до конца,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена

Утонченная и немногословная японская поэзия хайку всегда была отражением мира природы, воплощенного в бесконечной смене времен года. Человек, живущий обыденной жизнью, чьи пять чувств настроены на постоянное восприятие красоты земли и неба, цветов и трав, песен цикад и солнечного тепла, – вот лирический герой жанра, объединяющего поэзию, живопись и каллиграфию. Авторы хайку создали своего рода поэтический календарь, в котором отводилось место для разнообразных растений и животных, насекомых, птиц и рыб, для бытовых зарисовок и праздников.Настоящее уникальное издание предлагает читателю взглянуть на мир природы сквозь призму японских трехстиший. Книга охватывает первые два сезона в году – весну и лето – и содержит более полутора тысяч хайку прославленных классиков жанра в переводе известного востоковеда Александра Аркадьевича Долина. В оформлении использованы многочисленные гравюры и рисунки средневековых японских авторов, а также картины известного современного мастера японской живописи в стиле суми-э Олега Усова. Сборник дополнен каллиграфическими работами Станислава Усова.

Александр Аркадьевич Долин , Поэтическая антология

Поэзия / Зарубежная поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия