Читаем Возвращение в никуда полностью

Кто готов следовать слову,

Кто стоит на своем всегда.

Кто готов сломить все устои

И нести правду свою.

Только жаль, коротки эти роли

И эта жизнью, что я так люблю.


Уступи мое место другому,

Кто ценить будет больше чем я,

Что имею, что беру я на пробу,

Что взрастила для меня мать земля.

Уступи моё место и бремя,

Если он возьмёт на себя.

Я, конечно, в это не верю.

За другого прожить жизнь нельзя.


Уступи моё место другому,

Кто готов за других умирать,

Верен заповедям и Богу,

Сможет все на плечах удержать.

Уступи, если это потребно,

Если больше во мне нет нужды.

Лишь прошу, не сотри бесследно,

И вакантных мест мне не ищи.

Прости меня, я не приду…


Прости меня, я не приду,

Я ночью этой заболел тоской.

В себя я снова ухожу,

Я этой ночью сам не свой.

Прости меня, я не приду,

Болеть душевно лучше одному.

Перебороть все я смогу,

Болеть тоской не надо никому.


Прости меня, я не приду…


Прости меня, я не приду,

Так надоело улыбаться.

В болезни отдыхаю и грущу,

Хочу побыть собой, а не казаться.

Прости меня, я не приду,

Хочу укрыться одинокой тишиной,

Чтоб исцелиться, я пою,

Перебирая струны слабою рукой.


Прости меня, я не приду,

И ты не думай приходить ко мне.

Мне кажется, что я в бреду,

Я просто не хочу дарить свою тоску тебе.


Прости меня, я не приду…

Очередь на счастье


Мы застряли в очереди на выдачу счастья.

Все застыло, и, кажется, даже стрелки часов.

Сквозь толпы желающих нам не прорваться.

Не слышим себя от просящих вокруг голосов.

Вокруг столько лиц: впереди и за нами,

Где вдалеке с тележкой застыл человек.

И робко спросив: "Кто последний? Тогда я за вами?",

Он стал частью очереди, что стоит не один век.

Пока ожидаем, происходит все больше событий,

Привычек прибавилось и разных вещей,

Прибавилось связей и разных открытий,

И нас стало больше, и больше детей.

В тележке на счастье нам кажется пусто,

В корзинках других не видим его.

Без этого продукта нам вроде бы грустно,

А что такое счастье? Не знает никто.

Вот лента на кассе, немного осталось.

Какая цена, забыли давно.

Так долго стояли, и вот она старость.

Стоять в этой очереди уже тяжело.

Умелый кассир, улыбаясь счастливо,

Приветливо нам покажет наш чек.

Мы, еле дыша, посмотрим терпеливо.

За счастье уплачено количеством прожитых лет.

Как грустно ценить прошедшее время,

И знать, что счастье подходит к концу.

Я всё понимаю и, в это не веря,

"Жизнь — истинное счастье", — я вам говорю.

Наши губы уже не вместе…


Наши губы уже не вместе,

Наши руки не встретятся вновь.

Мы — это разные куплеты в песне.

Мы — это правая и левая бровь.


Нам уже в одно не слиться.

И вдвоем это не испытать.

Мы — это любить и злиться.

Мы — это молчать и кричать.

Мы — это взбунтоваться и смириться.

Мы — это смотреть и играть.

Мы — это спать и не спится.

Мы — это стоять и шагать.


Может когда-нибудь снова

Вспомним объятья свои.

Мы — это безмолвие и слово.

Мы — это скалы и корабли.

Мы — это ноты и хрипы.

Мы — это правда и ложь.

Мы — это жизнь и могилы.

Мы — это апатия и дрожь.


Мы так старались верить,

Чувства свои берегли.

Нас не сравнить, не измерить.

Просто мы — это мы.

Мы — это страсть и усталость.

Мы — это небо и облака.

Мы — это сила и слабость.

Мы вместе с тобой навсегда.

В ночь…


В ночь. Другая сторона нас ждёт.

Убегаем от всех

Сквозь барьеры помех.

Нас укроет темнота. Вперёд!


В ночь. Подальше от пристальных глаз.

С вороненым крылом

Покидаем наш дом.

Туда, где не найдут больше нас.


Беги за мной, не отставай!

Ты ждал свободы, получай!


Тьма. Сверху светит прожектор-луна.

Заметаем следы,

Далеко не уйти.

Побежим без отдыха, сна.


Тьма. Так обманчива ее тишина.

Ловим каждый звук,

Глушим сердца стук.

Тихо шепчем свои имена.


Беги вперёд, не ожидай!

Хотел свободы, получай!

Солнце краснощекое…


Солнце краснощекое в небе на перинах

Сверху улыбается ласковым огнем.

И бороться с утром мы с тобой не в силах,

Окруженные этим солнечным теплом.

Окруженные этим ласковы теплом.


Зеленеет все вокруг. Вот проснулся город.

И зевая на ходу, мы спешим к окну.

За окном, эх, благодать растопила холод,

Накопившийся внутри за долгую зиму.

Так встречаем мы с тобой ожившую весну.


За окном в цвету стоят яблони и вишня,

С ветром путешествуют лепестки цветков,

Пчелы-полосатики трудятся, и слышно,

Как летит пушистый шмель мимо стен домов.

Привлеченный ароматом лакомых даров.


Люди добродушные видят все, вздыхая,

Безмятежно наблюдая бегство облаков.

И возможно мир вокруг — у подножия рая,

Вот оно всего лишь солнце, а так много слов.

Солнце краснощекое дарит нам любовь.

Скрипят качели во дворе…


Скрипят качели во дворе,

По нервам режет звук металла.

Такой же скрежет на душе,

Реальность бьёт кого попало.

Реальность не даёт скучать

И выворачивает руки,

Она не даст тебе сказать,

Заткнет твой рот, покажет муки.

Покажет кровь и смерть детей,

Ударит со спины нежданно,

Ей безразличны слезы матерей,

Ей чужды чувства, как ни странно.

Меня укрывает крыльями ветер…


Меня укрывает крыльями ветер,

Но ему ничего не исправить.

В эти скорбные дни я не весел,

Кто еще должен меня оставить?

Кто ещё уйдет безвозвратно

И безмолвно проститься со мной?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена

Утонченная и немногословная японская поэзия хайку всегда была отражением мира природы, воплощенного в бесконечной смене времен года. Человек, живущий обыденной жизнью, чьи пять чувств настроены на постоянное восприятие красоты земли и неба, цветов и трав, песен цикад и солнечного тепла, – вот лирический герой жанра, объединяющего поэзию, живопись и каллиграфию. Авторы хайку создали своего рода поэтический календарь, в котором отводилось место для разнообразных растений и животных, насекомых, птиц и рыб, для бытовых зарисовок и праздников.Настоящее уникальное издание предлагает читателю взглянуть на мир природы сквозь призму японских трехстиший. Книга охватывает первые два сезона в году – весну и лето – и содержит более полутора тысяч хайку прославленных классиков жанра в переводе известного востоковеда Александра Аркадьевича Долина. В оформлении использованы многочисленные гравюры и рисунки средневековых японских авторов, а также картины известного современного мастера японской живописи в стиле суми-э Олега Усова. Сборник дополнен каллиграфическими работами Станислава Усова.

Александр Аркадьевич Долин , Поэтическая антология

Поэзия / Зарубежная поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия