Читаем Возвращение в никуда полностью

И хочется кричать, и говорить не хочется.

Наружу рвется дикий шторм.

А дальше как всегда- все катится и портится,

И ты глотаешь в горле ком.


Давай поплачем, просто обо всем.

Уже давно назрела эта грусть.

Пусть в тишине, а может быть вдвоем.

Давай поплачем, всё остальное ну и пусть…


Пройдет ненасытный день, и многое наладится.

Осколки грусти спрячешь под ковер.

А где-то в глубине опять рубец останется.

Скажи, что дальше режиссер?

Печаль заглянет вновь, и радость не заладится.

Боль притаилась где-то за углом.

Тоска запросто так с тобою не расстанется.

Обиды будут помнить о былом, но…


Давай поплачем, просто обо всем.

Уже давно назрела эта грусть.

Пусть в тишине, а может быть вдвоем.

Давай поплачем, всё остальное ну и пусть…

Не обижай


Не обижай, без слов я понимаю всë.

Моя стена давно уже в разрухе.

Я в обороне каждый день, сильнее бьют ещё

Твои слова и причиняют муки.

Не спорю я и опускаю руки.


Не обижай, я поднял белый флаг.

Давно сдаюсь течениям и людям.

Пускай всё катится к чертям, пусть будет так!

А мы смотреть все также дальше будем.

Идёт кино, что мы с тобой забудем.


Не обижай, прощаю всё и всем.

Не надо уверять и спорить нету смысла.

Который год улыбчив, глуп и нем,

Хотя улыбка наша давно скисла.

Внутри в пустыне тишина повисла.


Живём давно по меркам трудодней,

А во вселенной, словно мы младенцы.

Не обижай меня и стану я мудрей.

Не буду изливать чужих на всех сентенций.

Уже тошнит от всех словесных специй.


Поверь, стараюсь тоже жить ровней:

Не обижать, дышать почаще и побольше.

Мои слова не исключение и ранят всех людей,

С которыми хочу прожить подольше.

А времени все меньше, а цепи тоньше.

А жизнь становится, как день зимой, короче.

Давай не будем обижать перед оскалом ночи.

Когда всё кажется сложней, а надо было проще…


Не обижай меня…

Что происходит со мной сегодня…


Что происходит со мной сегодня?

Как будто накрыло волной.

И всё по-другому и там высоко

Другое небо над головой.

Других людей я встречаю,

Другие птицы поют,

Другие песни и я напеваю,

И ноги по-другому идут.


Внутри как будто так стало тесно

И рвусь куда-то в мир большой.

Что до других, мне неизвестно,

Ну а я так точно другой.

Всё по-другому ощущаю,

И будто не я говорю,

И по-другому провожаю,

День, когда себя не узнаю.


Не смотри на меня так странно,

Не ищи от меня подвох.

Это чувство так желанно.

Как забыть его я мог?!

Ах это счастье, его переживаю.

Мое счастье задержись.

С годами больше понимаю,

Теперь я счастье оберегаю.

Ведь счастье-это жизнь.



Желтеют зелёные краски…


Желтеют зеленые краски,

Порывистый ветер торопит,

Тут небу не хватает солнечной ласки,

Тепло незаметно уходит.

Прощается лето дождями,

Оплакивая желтую грусть.

Осталось ли тепло между нами?

Проверить я не берусь.

Мигают нам светофоры,

Регулируя нашу судьбу.

Пусть мы не верим в оковы

И проторенную для нас тропу.

Пусть мысль, что от нас все зависит:

Идти или дальше стоять,

Поднимет нас, и возвысит,

И не будет нас отпускать.

Мы страха в словах не боимся,

От крайних мер не бежим,

Мы громко решаем, стремимся,

Но в жаркую пору молчим.

По лужам пройдут снова толпы,

Пиная мысли свои.

Разбитые лица, печальные ноты,

Дождливые пузыри.

И я буду красться устало

В огнях осенней листвы,

Пока ещë не настало

Время промерзшей зимы.

Пополню ряды ослабевших,

Исполнив болезненный гимн,

Мой голос из сотни осипших

Пролает, кашляя ритм.

Исчезли запахи как-то,

И кофе теперь не бодрит

Живу на чудеса богато,

Что дальше ещё удивит?

Этот город уже давно не узнать…


Этот город уже давно не узнать,

Обрастает все больше домами.

Город шириться, его не удержать,

Не прибить на месте гвоздями.

Исчезают парки и скверы,

Закопали овраги, ручьи.

Тут идëт застройка без меры

И без чьей-то конкретной вины.

Здесь кругом заборы-решетки

И запреты на детский смех.

Но зато много пива и водки

Можно выйти купить без помех.

Но зато кругом магазины,

Все пестрит от цвета витрин.

Мы погрязли в этой трясине

Потребительских чеков, корзин.

В этом городе, словно впервые,

Не найти уже "наших" мест.

Будут жить воспоминания другие

И не вспомнят, кто же нес здесь свой крест.


Неважно, в какой жизни…


Неважно, в какой жизни,

Неважно, в каком году,

Неважно, какой месяц сгрызли

Суровые будни в бреду.

Пока живет моя память,

Есть любимые люди вокруг,

Неважно, куда меня ранят,

Я снова пройду этот круг.

Меня убивает упущенное время…


Меня убивает упущенное время,

И ожидание вгоняет в тоску.

Какая по счету проходит неделя,

А я все на месте, пока ещë жду.

За окнами снова смена сезона.

Меняется с ним температурный режим.

Потеряно где-то, наверно, полгода,

А может быть даже и целая жизнь.


Меняется что-то,

Идем по спирали.

Обещанное где-то потеряли.

Взамен потерь ничего нам не дали.

Первый шаг делаем снова.


Меня убивает упущенное время,

Пустая работа оставляет без сил.

День без результатов — снова потеря.

И не сосчитать, сколько дней так убил.

Спешу обогнать свой распорядок,

Исполнить задачи, чтобы прожить.

Снова потери от будничных схваток.

Но в схватке со временем не победить.


Меня убивают мои же привычки,

И сделанный выбор ставит в тупик.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Европейские поэты Возрождения
Европейские поэты Возрождения

В тридцать второй том первой серии вошли избранные поэтические произведения наиболее значимых поэтов эпохи Возрождения разных стран Европы.Вступительная статья Р. Самарина.Составление Е. Солоновича, А. Романенко, Л. Гинзбурга, Р. Самарина, В. Левика, О. Россиянова, Б. Стахеева, Е. Витковского, Инны Тыняновой.Примечания: В. Глезер — Италия (3-96), А. Романенко — Долмация (97-144), Ю. Гинсбург — Германия (145–161), А. Михайлов — Франция (162–270), О. Россиянов — Венгрия (271–273), Б. Стахеев — Польша (274–285), А. Орлов — Голландия (286–306), Ал. Сергеев — Дания (307–313), И. Одоховская — Англия (314–388), Ирландия (389–396), А. Грибанов — Испания (397–469), Н. Котрелев — Португалия (470–509).

Алигьери Данте , Бонарроти Микеланджело , Лоренцо Медичи , Маттео Боярдо , Николо Макиавелли

Поэзия / Европейская старинная литература / Древние книги
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена
Мир в капле росы. Весна. Лето. Хайку на все времена

Утонченная и немногословная японская поэзия хайку всегда была отражением мира природы, воплощенного в бесконечной смене времен года. Человек, живущий обыденной жизнью, чьи пять чувств настроены на постоянное восприятие красоты земли и неба, цветов и трав, песен цикад и солнечного тепла, – вот лирический герой жанра, объединяющего поэзию, живопись и каллиграфию. Авторы хайку создали своего рода поэтический календарь, в котором отводилось место для разнообразных растений и животных, насекомых, птиц и рыб, для бытовых зарисовок и праздников.Настоящее уникальное издание предлагает читателю взглянуть на мир природы сквозь призму японских трехстиший. Книга охватывает первые два сезона в году – весну и лето – и содержит более полутора тысяч хайку прославленных классиков жанра в переводе известного востоковеда Александра Аркадьевича Долина. В оформлении использованы многочисленные гравюры и рисунки средневековых японских авторов, а также картины известного современного мастера японской живописи в стиле суми-э Олега Усова. Сборник дополнен каллиграфическими работами Станислава Усова.

Александр Аркадьевич Долин , Поэтическая антология

Поэзия / Зарубежная поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия