Вторая рука

– Ты хочешь сказать, ты признаешь, что потерпел поражение?!

Я помолчал и ответил:

– Да.

– А-а-а…

Похоже, я выбил у нее почву из-под ног, лишив возможности сказать значительную часть того, что она собиралась. Впрочем, пока я выписывал чек, Розмари продолжала негодовать, и весьма пронзительно:

– Все твои идеи насчет того, чтобы изменить обычный распорядок, – все это было без толку! Я говорила-говорила Джорджу про охрану, про то, что надо смотреть в оба, он говорит, он больше ничего не мог предпринять, и никто бы не мог, и он теперь в полном отчаянии, а я-то надеялась, а я так надеялась, даже смешно, что ты как-нибудь сумеешь сотворить чудо, что Три-Нитро выиграет, потому что я была уверена, совершенно уверена… И я была права.

Я закончил писать.

– Почему ты была так уверена? – спросил я.

– Не знаю. Я просто знала, и все! Я этого боялась месяцами. Иначе бы я никогда не пошла на то, чтобы обратиться к тебе, для начала. Лучше бы и не обращалась… из-за этого столько неприятностей теперь, и я этого не вынесу, просто не вынесу! Вчера было просто ужасно. Он же должен был выиграть… А я знала, что он не выиграет. Я была больна. Я и теперь больна…

Розмари снова затрясло. На ее лице отражалась острая боль. Столько надежд, столько трудов было потрачено на Три-Нитро, столько тревог, столько забот! Победа на скачках для тренера – все равно что премьера фильма для режиссера. Если все получилось, тебе устроят овацию; если ты промахнулся, тебя ошикают. А ведь ты в любом случае вкладываешь в это душу, и мысли, и умения, и месяцы хлопот… Я прекрасно понимал, что означает проигранная скачка для Джорджа – и для Розмари, потому что ей не все равно.

– Розмари… – начал я, пытаясь проявить бесполезное сочувствие.

– Бразерсмит говорит: у него, мол, инфекция! – сказала она. – Он всегда что-нибудь такое говорит. Тряпка, а не человек, терпеть его не могу, вечно озирается, никогда его не любила. В любом случае это же его работа – проверять здоровье Три-Нитро, и он проверял, сколько раз проверял, и с ним все было в порядке, в полном порядке! На старте он выглядел великолепно, и на выводном кругу перед скачкой все, все было в порядке! А потом, во время скачки, он просто стал отставать и финишировал… он вернулся совершенно выдохшимся.

В глазах у нее блеснули слезы, но она сдержала их видимым усилием воли.

– Тесты на допинг делали, насколько я понимаю? – сказал Чико.

Это снова привело ее в ярость.

– Тесты на допинг?! Еще бы! А ты как думал? И кровь брали, и мочу, и слюну – десятки этих чертовых тестов. Джорджу дали дубликаты проб, мы затем и в Лондон приехали, он пытается договориться с какой-то частной лабораторией… но что они там покажут! Все будет как и тогда… абсолютно ничего!

Я вырвал чек из чековой книжки, протянул Розмари. Она взглянула на него, не видя.

– Лучше б я сюда не приезжала. Господи, лучше б не приезжала! Ты ведь всего лишь жокей. Чем я только думала! Я с тобой больше вообще разговаривать не хочу. Не подходи ко мне на скачках, понял?

Я кивнул. Чего ж тут не понять-то. Она резко встала и развернулась, собираясь уходить:

– И ради всего святого, с Джорджем тоже разговаривать не вздумай!

Она вышла из комнаты, не дожидаясь, пока ее проводят. Хлопнула дверь квартиры.

Чико цокнул языком и пожал плечами.

– Что ж, – сказал он, – всех скачек не выиграешь. Ну что ты мог сделать такого, чего не сделал ее муж, не говоря уже о частной охранной фирме и полдюжине овчарок?

Он старался меня оправдать, и оба мы это понимали.

Я ничего не ответил.

– Сид!

– Даже не знаю, стану ли я продолжать, – сказал я. – В смысле, заниматься этой работой.

– Да не обращай ты внимания, мало ли что она там наговорила! – запротестовал Чико. – Ты не можешь бросить эту работу. У тебя слишком хорошо получается. Ты погляди, сколько запутанных дел ты раскрыл! И бросить все только из-за того, что одно из них не удалось…

Я пустым взглядом смотрел на то, чего не мог видеть никто, кроме меня.

– Сид, ну ты же большой мальчик, – сказал Чико (он был на семь лет меня младше). – Хочешь, поплачь на плече у папочки? – Он помолчал. – Ну же, Сид, дружище, давай приходи в себя. Что бы ни случилось, это не может быть так же ужасно, как тогда, когда тебе лошадь руку искромсала: хуже этого не может быть ничего. Помирать некогда, у нас еще пять дел на очереди. Страховка, охрана, синдикаты Лукаса Уэйнрайта…

– Нет, – сказал я. Я чувствовал себя свинцово-тяжелым и бесполезным. – Не сейчас, Чико. Серьезно.

Я встал и ушел в спальню. Закрыл за собой дверь. Рассеянно подошел к окну и стал смотреть на раскинувшиеся внизу крыши и каминные трубы, блестящие под начинающимся дождем. Трубы все еще торчали на прежних местах, хотя сами камины в домах были заложены и огня в них давно никто не разводил. Я себя чувствовал такой вот каминной трубой. Огонь гаснет – ты застываешь.

Дверь открылась.

– Сид! – позвал Чико.

Я тяжело вздохнул:

– Напомни мне вставить сюда замок, ладно?

– К тебе снова гости.

– Скажи, пусть проваливают.

– Девушка, Сид. Луиза как-ее-там.