Он вошел в свою комнату, расположенную между комнатами женщины-воина и Карабеллы. Тотчас же световой шар потускнел, и, едва опустившись на ложе, Валентин погрузился в сон, хотя час был еще ранний. Когда сознание покинуло его, новый свет вспыхнул в его разуме, и он увидел Леди, вне всякого сомнения, Леди Острова.
Валентин и прежде много раз видел ее в снах - нежные глаза, темные волосы, цветок за ухом, кожа оливкового цвета,- но сейчас изображение было резче, более подробное, и он заметил мелкие морщины в уголках ее глаз, крошечные зеленые камни в мочках ушей и тонкую серебряную ленту, пересекавшую ее лоб. Он протянул к ней руки и сказал:
- Мать, я здесь. Позови меня к себе, мать.
Она улыбнулась ему, но ничего не ответила.
Они были в саду, и вокруг цвели алабандины. Леди стригла растения маленьким золотым инструментом, удаляя цветочные бутоны, так, что оставшиеся должны были дать более крупные цветы. Валентин стоял рядом с ней, ожидая, когда она повернется к нему, но она продолжала работать, и наконец сказала, по-прежнему не глядя на него:
- Кто-то должен постоянно делать свое дело, чтобы все шло хорошо.
- Мать, я Валентин, твой сын!
- Видишь, на каждой ветке пять бутонов? Если их оставить, они все откроются, но я убираю по одному здесь и здесь, и остальные будут великолепны.
Пока она говорила, алабандины наполняли воздух таким нежным ароматом, что он ошеломил его. Большие желтые лепестки расходились в стороны, открывая внутри черные тычинки и пестики. Она легонько коснулась их, рассыпая в воздухе пурпурную пыльцу, и сказала:
- Ты - тот, кто ты есть, и всегда будешь им.
Потом сон изменился, и в нем не осталось ничего от Леди. Теперь была беседка из колючих кустов, которые протягивали к нему упругие ветви, колоссальных размеров птицы и другие картины, не говорившие ему ничего связного.
Проснувшись, он немедленно пошел к своему толкователю снов, аколюту, которого звали Стауминап, такому же бритому и неопределенного пола, как Талинот Эсулд, но, скорее всего, не женщине. Вчера Валентин уяснил, что эти аколюты были на середине посвящения и вернулись со Второй Скалы прислуживать здесь новичкам.
Толкование снов на Острове ничем не походило на то, что он испытал в Фалкинкипе у Тисаны. Здесь не было наркотиков и не требовалось ложиться рядом; он просто вошел к толкователю и описал свой сон. Стауминап бесстрастно выслушал его. Валентин подозревал, что толкователь имел доступ к его сну, когда он переживал его, и хотел сравнить его восприятие со своим, увидеть, какие пропасти и противоречия лежат между ними. Поэтому он излагал сон именно так, как помнил, как он сказал во сне: «Мать, я Валентин, твой сын!» - и смотрел, как Стауминап прореагирует. С тем же успехом он мог изучать меловую стену скалы.
Когда он закончил, толкователь сказал:
- А какого цвета были цветы алабандинов?
- Желтые с черными центрами!
- Любовные цветы. На Цимроеле алабандины пурпурные с желтыми центрами. Какие цвета нравятся вам больше?
- У меня нет привязанностей,- сказал Валентин.
Стауминап улыбнулся.
- Алабандины Алханроеля желтые с черными центрами. Сейчас вы можете идти.
Такое же толкование бывало каждый день: таинственные замечания, а может, и не таинственные, но допускающие разные толкования. Стауминап был как бы хранилищем его снов, и Валентин начинал привыкать к этому.
Привыкал он и к ежедневной работе. Каждое утро он два часа работал в саду, занимаясь легкой отделкой и прополкой сорняков, а после полудня становился каменщиком и выкладывал плиты террасы. Были еще долгие сеансы размышлений, в которых не требовалось никакого руководства, а нужно было только сидеть в комнате и смотреть на стены. Он почти не видел своих спутников по путешествию, за исключением тех моментов, когда они вместе купались утром и перед обедом. Было очень легко войти в ритм этого места и отбросить в сторону прежде необходимое. Тропический воздух, аромат миллионов цветов, мягкие тона всего, что было здесь, усыпляли и успокаивали, как теплая ванна.
Но Алханроель лежал в тысячах миль к востоку, а он не продвинулся к нему ни на дюйм с тех пор, как оказался на Террасе Аттестации. Уже неделя прошла безуспешно. Во время сеансов размышлений Валентин развлекался, представляя, как собирает своих людей и уходит ночью, тайком минуя террасу за террасой, преодолевая Вторую и Третью Скалу и появляясь перед Леди на пороге ее храма. Впрочем, он подозревал, что недалеко уйдет здесь, где сны были открытой книгой.
Это беспокоило его, хотя он знал, что беспокойство не поможет его продвижению, и старался расслабиться, Целиком погружаясь в полученные задания, очищая свою память от всех принуждений и привязанностей, чтобы таким образом открыть дорогу к снам, которыми Леди звала к себе. Однако это не давало эффекта. Он собирал сорняки, обрабатывал теплую богатую почву, носил ведра известкового раствора и заливал им продолжение террасы, сидел, скрестив ноги в часы размышлений, и ночь за ночью, перед тем как лечь в постель, молил, чтобы Леди появилась и позвала его.