Западноевропейский сонет XIII-XVII веков. Поэтическая антология

Сокровища двух Индий истощив,
О чем, купцы, печетесь ежечасно?
Прилив на службу ставя и отлив,
Вы в дальних странах ищете напрасно.

Вот милая моя. Она — прекрасна.

В ней средоточье всех сокровищ мира:
Паросский мрамор — лоб ее бесстрастный,
Ее глаза — огромные сапфиры,

И губы — лалы[191]

дивного Кашмира,И руки милой серебра светлей,
И зубы — жемчуг, и дыханье — мирра,
И ослепляет золото кудрей,

Но видим лишь для избранных сердец

Бесценных добродетелей венец.

16

Ее глаза — любви моей светила,
Я в них, как зачарованный, смотрел,
Но дивное виденье мне открыло,
Что я был слишком дерзостен и смел.

В лучах светил, блестя пучками стрел,

Рой Купидонов — луки наготове —
Следил, чтобы никто не уцелел,
Чтоб каждый муж был мученик любови.

Один малыш моей возжаждал крови

(а было их, крылатых, без числа);
Сморгнула милая, нахмурив брови,
И тем стрелу от сердца отвела.

Я не сражен, но мальчик своевольный

Меня поранил, и поранил больно.

19

Лесной кукушки радостный рожок
Трикраты возвестил весны явленье,
Напомнив, что вернулся юный бог
И требует от юности служенья.

В ответ кукушке зазвучало пенье

Всей птичьей пробудившейся семьи,
И лес ей эхом вторил в отдаленье,
Как бы поняв, что значит жар в крови.

Лишь та, что паче всех должна любви

Воздать хвалу, осталась безучастна,
Замкнула губы гордые свои —
Певцы весны взывали к ней напрасно.

Любовь, пока ей чужд их нежный зов,

Причти ее к числу своих врагов.

23

Жена Улисса[192]

ткала пелену,Но распускала свой дневной урок,
Как только в доме отойдут ко сну,
И новой свадьбы отдаляла срок.

Так, видя, что от страсти изнемог

И сети я плету неутомимо,
Любимая всегда найдет предлог,
Чтоб труд мой долгий сделать струйкой дыма.

Я побеждаю, но победа — мнима,

Начну я вновь и сызнова разбит:
Единым взором труд губя незримый,
Она тенета в тени обратит.

Так погибают сети паука

От первого дыханья ветерка.

28

В твоей прическе — лавровый листок,
И я хожу, надеждой окрыленный:
Мне верится, блаженство он предрек
Влюбленному питомцу Аполлона.

И грежу я, любовью опаленный,

Что и тебя охватит этот пыл,
И я твержу, что лавр вечнозеленый
Когда-то Дафной[193] неприступной был.

Она бежала из последних сил,

Делить блаженство не хотела с Фебом,
И гнев богов гордячку превратил
В печальный лавр под фессалийским небом.

О милая, богам не прекословь:

Прими и лавры Феба, и — любовь.

30