Заря русской женщины

Славянская борьба съ первобытною женскою свободою и самостоятельностью не успла догнать германскаго запретительнаго обычая, почему не отразила его и въ прав. Славянство было почти совершенно чуждо того элемента «половой опеки», который легъ въ корень женскаго права германскихъ народовъ и породилъ въ нихъ пресловутое «рыцарство» съ тмъ фальшивымъ идеаломъ «женственности», что и посейчасъ оплакивается всми ромаатиками-реакціонерами. И какъ жутко приходится расплачиваться за уклоненіе отъ него передовымъ женщинамъ, ищущимъ живого общаго дла и свободы! Средневковый статутъ города Офена опредляетъ женщину, какъ «тварь робкую и слабую, которая, поэтому, должна быть охраняема и защищаема». Извстно опредленіе половой опеки Вальтеромъ, какъ «власти надъ женщинами въ отношеніи ко всему, что касается собственнаго блага самой женщины, a также чести и интересовъ цлаго семейства». Опредленіе весьма полное, и было бы безспорно, если бы прибавить: «при воспрещеніи женщин опредлять самой, въ чемъ почитаетъ она это собствевное благо». Такого выбора женщина не имла за вс тысячу слишкомъ лтъ исторической жизни германскаго племени, и только грядущій соціалистическій строй способенъ возвратить ей первобытное, съ доисторической ночи потерянное, право. Славянство встртилось съ христіанскою проповдью и законодательствами – изъ Рима и Византіи – въ такомъ бытовомъ період, когда не могло быть и рчи о «половой опек». Полу, который назвался, a впослдствіи и дйствительно сталъ «сильнымъ», не было не только никакой надобности, но даже и положительно вреднымъ оказалось видть въ женщин, хотя бы уже и подчиненной брачно, «полъ слабый». Отмтимъ, что даже при Иван Грозномъ населеніе Руси равнялось полутора милліонамъ жителей, и густота разселенія была мене, чмъ нын въ Архангельской губерніи. Половая опека германцевъ выработана каменнымъ замкомъ въ горномъ ущель и городомъ, который выростаетъ подъ охраною замка. Славянство же встртилось съ христіанствомъ отвюдь не въ городской форм разселенія: это – еще жизнь лсного или степного хутора, избяное скваттерство на родовыхъ началахъ. Въ опасностяхъ и приключеніяхъ этого рода, первобытный славянинъ искалъ въ жен существо – умиротворенное для домашней жизни, но совсмъ не «слабое, робкое, долженствующее быть защищаемымъ». Знаменитый славянофилъ Константинъ Аксаковъ когда-то обратилъ вниманіе на слово «супротивница», которымъ ласкательно и уважительно характеризуютъ былинные богатыри своихъ невстъ и женъ. Супротивница здсь значитъ не то, какъ теперь почитаютъ: «которая мн перечитъ, противъ моей воли идетъ», но – «ровня мн, способная выстоять противъ меня въ моемъ подвиг, въ моей работ». Это были вка, когда расчищались лсныя чащи и выкорчевывались первые участки подъ будущее общинное земледліе, когда шелъ рукопашный бой со звремъ и съ человкомъ чужого рода-племени за право мирнаго сосдскаго существованія. Естественно, что въ такой тяжкій рабочій и опасный бытъ женщина нужна, именно, какъ «супротивница» мужчин, a не какъ чувствительная Эльза изъ «Лоэнгрина», за которою половая опека приставляетъ семь нянекъ и семь сторожей – блюсти ея лилейную безпомощность. Жена Ильи Муромца одвается въ его доспхи, чтобы биться съ Тугариномъ, за отсутствующаго мужа. И «бжалъ Тугаринъ въ свои улусы загорскіе, проклинаючи Илью Муромца, a богатырь Илья Муромецъ знать не зналъ, вдать не вдалъ, кто за него бился съ Тугариномъ». Это физическое равенство женщины съ мужчиною ползетъ черезъ много славянскихъ вковъ, всплывая то фигурами былинными, то лтописными, то псенными изъ позднйшаго новгородскаго эпоса и разбойничьей лирики. Когда ушкуйникъ, а по слдамъ его, піонеръ съ топоромъ и сохою двинулись отъ Ильменя и Ладожскаго озера на дальній сверъ и волжскій востокъ, туда передвинулся и богатырскій типъ женщины-добычницы, «супротивницы» своему мужу. Для западной Руси онъ сдлался уже излишнимъ въ развивающемся городскомъ быту. Тмъ не мене, не только въ новгородскомъ эпос о Васьк Буслаев, но даже и въ лтописяхъ новгородскихъ встрчаемъ мы женщинъ, предводительствующихъ уличными смутами, которыми былъ такъ учащенно богатъ этотъ странный городъ, съ его безалабернымъ народоправствомъ. Поволжье полно преданіями объ участіи «могутныхъ» воинственныхъ женщинъ въ колонизаціи края: достаточно напомнить, хотя бы, легенду объ Усоль подъ Казанью. На Мурман поморки до сихъ поръ сохранили отзвуки самостоятельности, столь свойственной доисторическимъ прабабкамъ ихъ. Море и климатъ не измнились съ тхъ поръ, какъ славянка впервые увидала предъ собою волны Ледовитаго океана, слдовательно, почти не измнилась потребность дружной работы обоихъ половъ въ обезпеченіе тяжкаго существованія, почти не измнилась первобытная трудность для мужчины-побдителя обратить побжденную женщину въ слабосильную игрушку, въ предметъ семейной роскоши, почти не измнились отношенія женско-мужского равенства. Поморка, какъ мужчина, работаетъ, какъ мужчина, получаетъ за трудъ, какъ мужчина, пьетъ водку и, какъ мужчина, горланитъ на сходк.