Зет

— Оставьте при себе ваши клятвы.

— Я ненавижу их! Поэтому стоит мне кого-нибудь из них увидеть, как я готов...

— Слова нас не интересуют. Только дела. Мы требуем доказательств. Ведь такую фразу способны произнести лишь коммунисты, лишь они так думают.

Вангос рассвирепел. И прежде чем адвокат успел ему помешать, он выпалил:

— Я член организации, цель которой бороться с коммунизмом и всеми его разновидностями. Она называется «Общество борцов и жертв Национального сопротивления Северной Греции». У меня есть удостоверение.

— Покажите ваше удостоверение, — сказал Следователь.

— Я сбегаю за ним домой, сейчас, немедленно. Эмблема — череп. Главнозавр...

Таким образом Следователь поймал нить дела, ведущую к «высокопоставленным лицам», и отправил Вангоса в тюрьму, где он составил компанию Янгосу.

4

На молодого журналиста произвело глубокое впечатление признание главного свидетеля обвинения, которого он посетил в больнице. «Во всех людях, впутанных против своей воли в это темное дело, — думал он, — есть что-то особенное, глубоко волнующее. К сожалению, мы, журналисты, не можем писать о том, что мы видим, что мы чувствуем, ведь наши читатели далеки от этих ужасных событий. Но если когда-нибудь мне будет суждено написать о моей беседе с Никитасом, у меня, конечно, найдется, что рассказать: человек, старающийся ни во что не вмешиваться — а он именно такой, — внезапно чувствует, что совесть его восстает, и, вооружившись мечом, он вступает в сражение с хаосом. Да, с хаосом. Ведь тут речь идет о хаосе. Я столько дней проторчал в этом городе, с его мертвым портом и какой угодно, только не Белой башней, и не смог сделать ни одного вывода. Замешана в деле Зет полиция или нет? Очевидно, замешана, но в какой мере?»

Между тем допросы, словно ледоколы, пробивали путь в этом ледовом море равнодушия. Ведь за исключением отдельных лиц, проникшихся сочувствием к делу покойного депутата, прочие были не только безразличны, но даже враждебно настроены. Они рассуждали приблизительно так: почему вы, афиняне, постоянно стремитесь нас опорочить? Вы не живете в Нейтрополе, значит, ничего о нас не знаете. Вы приезжаете сюда ненадолго в качестве туристов, находите еду хорошей и народ ужасным, вам нравится Верхний город и не нравится климат, вы осмеиваете Новый театр и кинофестиваль, а потом уезжаете, оставляя нам после себя ощущение еще большей пустоты. Вы с вашей критикой нам не нужны. Нам нужны люди, которые будут жить среди нас. Наши люди.

Все это вовремя понял умный журналист и нашел даже в какой-то мере правильным. Но он не мог простить рассуждающей так части нейтропольцев, потому что она защищала интересы лишь своего класса. Ведь мысли эти принадлежали, конечно, представителям буржуазии. У других нейтропольцев не было даже такой роскоши, как шовинизм. Их поглощали заботы о хлебе насущном. Но класс, отказывавшийся признать убийство Зет, вызывал у журналиста наибольшую неприязнь. Буржуазию страшно напугало, что столько люмпен-пролетариев всплыло внезапно на поверхность. Поздно вечером в «До-ре» и в других кофейнях журналист видел своих сверстников — молодых врачей, адвокатов, коммерсантов, банковских служащих, агентов торговых фирм, — и, что самое удивительное, в разговоре они упорно держались одной линии. Не высказываясь ни за, ни против, они просто-напросто отказывались обсуждать дело Зет. Но почему? Что их смущало? И вскоре он понял причину: убийство Зет всколыхнуло и вынесло на поверхность людей, принадлежащих к другому классу, — грузчиков, портовых рабочих, янгосов и вангосов. Когда какой-нибудь буржуа видит таких подонков, то притворяется, что не замечает их. Даже если он и нуждается в них, то, боясь подвергнуть свой класс смертельной опасности, он старается держать их в тени. Если же он скажет, что в обществе не должно быть этих отверженных, значит, не должно быть и буржуа. Поэтому после появления на сцене люмпен-пролетариев представители буржуазии отказывались вести разговор о деле покойного депутата. Зет, точнее говоря, убийство Зет, по их мнению, было позорным клеймом, чем-то вроде пятна на скатерти. И они стремились не вывести пятно, а прикрыть его тарелкой, стаканом, вилкой — это же так просто, — лишь бы пятна не было видно и хозяйка дома, заметив непорядок, не улыбнулась бы с молчаливым осуждением.

И все-таки следствие велось небезуспешно. Каждая открывающаяся карта попадала на свое место и помогала сложить пасьянс. Все шло как по маслу и постепенно обнажались скрытые пружины этой темной истории. А ответственность за все падала на одного человека: талантливого Следователя. Он был молод. Это имело большое значение. Дело Зет, как быстро разобрался журналист, было в конечном счете делом молодого поколения. Ведь и сам Зет тут был, можно сказать, младенцем в возрасте двух лет, не больше. И во всей этой истории скрывалось нечто задевавшее прежде всего молодежь.