Железные амбиции. Мои победы с Касом Д'Амато

Затем настало время финала, в котором я встречался со здоровенным белым парнем Келтоном Брауном. Сохранились кадры, где мы с Тедди, потеряв самообладание, рыдаем перед поединком. Я просто не выдержал, защищая свой чемпионский титул, в первый раз осознал, какая на мне лежит ответственность, а мне в то время было всего пятнадцать лет. Куча камер, фотовспышки, щелчки – в этой обстановке мне приходилось бороться со своей неуверенностью. Все эти образованные белые люди говорили обо мне разные замечательные вещи. А я, черт возьми, прожил практически всю свою жизнь в вертепе беззакония и в логове порока. Я сказал себе: «Все это просто замечательно, но сказка может кончиться в любой момент, потому что я мерзкий, грязный, вонючий ниггер». Этот страх во мне остался еще с улицы, однако потом я использовал его как мотивацию. Я горжусь своим Браунсвиллем и не подведу его. Кас неустанно повторял: «Это твой район!» Он все хладнокровно просчитал, заявив: «Если ты будешь меня слушать, то за твоей мамой будут носить сумки с продуктами, когда она отправится по магазинам».

Я опасался, что, если выступлю неудачно, на мне поставят крест. Но мне было не о чем беспокоиться. Парень оказался не слишком хорошим боксером, и его угол выбросил белое полотенце уже в первом раунде. Весь Кэтскилл отмечал мою победу. Однако Касу этого было мало. Он хотел, чтобы ее праздновал весь мир. Журналистам Кас заявил: «Сейчас публика в полной мере не осознает этого успеха, но когда-нибудь город Кэтскилл прославится на весь мир».

Кас всякий раз делал мне подарки, когда я выигрывал на каком-нибудь значительном турнире, и на этот раз исполнилась моя заветная мечта. У всех моих героев бокса, таких как Армстронг, была волна в волосах, поэтому теперь мне было позволено соорудить себе то же самое. Кроме того, все эти парни щеголяли золотыми зубами. У моей мамы тоже стояли золотые коронки. Поэтому Кас подарил мне два золотых зуба. Тогда, в 1980-е, если у тебя во рту поблескивало золото, белые обычно говорили: «Черт, ниггер с золотыми зубами. Поосторожнее с ним!» Однако Кас приободрил меня: «Когда великие боксеры добивались успеха, они показывали, что у них есть деньги, вставляя зубы из золота. Это означало, что ты успешный боец».

Кас был счастлив, что я во второй раз выиграл на юношеской Олимпиаде, и строил оптимистичные планы относительно моих перспектив стать профессиональным боксером. В соответствии с его программой мне предстояло выиграть Олимпийские игры, а затем и чемпионский титул в супертяжелом весе. Кас часто говорил мне: «Я не могу дождаться, когда ты станешь чемпионом. Раньше мне приходилось оберегать Паттерсона, но тебя мне нет нужды защищать. Ты можешь драться с кем угодно. Нет никого, кто мог бы превзойти тебя». Эти слова не были похожи на похвалу. Он произносил их, глядя сквозь меня. И я тоже не улыбался в такие моменты, а просто смотрел на него с каменным лицом. Были только я и он, и никого рядом, но учитель в такие моменты разговаривал не со мной.

Счастье Каса было серьезно омрачено, когда вскоре после юношеской Олимпиады меня поймали с травкой. Я был настолько глуп, что хранил ее у себя в комнате. Горничная, немка по имени Рут, нашла ее и принесла Касу. Когда я в тот день вернулся домой, марихуана была разложена на обеденном столе. Касу не терпелось ткнуть меня в нее носом. «Должно быть, это чертовски крутая штука, Майк, – сказал он. – Видимо, настолько замечательная, что вы готовы еще четыреста лет провести в рабстве из-за нее». У меня от одной мысли об этом по всему телу побежали мурашки. Кас знал, как привести меня в отчаяние. Я сразу же почувствовал себя дядюшкой Томом. Кас, как и я, ненавидел этот персонаж. Мне не оставалось ничего другого, кроме как подняться наверх и запереться в своей комнате.

Поселившись в Кэтскилле и живя словно белый среднего класса, время от времени я возвращался в Браунсвилл, к своим корням. Я в очередной раз отправился туда после того, как повторно победил на юношеской Олимпиаде. С собой я привез боксерский журнал с собственной фотографией на обложке. Когда я оказался дома, мать приготовила мне какой-то дрянной еды. Мы сидели в ее убогой квартирке – там было сыро и дерьмово пахло, – и ей опять пришлось слушать, что я величайший боксер, когда-либо рождавшийся на планете. Я жутко увлекся и, воспроизводя шаблонные фразочки Каса, говорил без остановки: «Перед тобой лучший боксер в мире, ма, никто не может меня побить. Я собираюсь стать чемпионом мира в тяжелом весе. Я выиграю Олимпиаду…» «Тебе надо быть скромнее, сынок», – лишь повторяла она в ответ. Мать по-прежнему не понимала меня.

Сегодня, сам будучи родителем и оглядываясь назад, я осознаю, что тогда попросту не замечал, как сильно мать любила меня. Однако на тот момент я не верил, что кто-то может заботиться обо мне. До меня это дошло только сейчас, когда я переживаю за собственных детей. И я считаю себя виноватым в том, что не ценил материнской любви. В то время мне было недоступно это чувство.