Женщины Цезаря

При этих словах люди, собравшиеся вокруг Катилины, радостно закричали, и все в сенате вздохнули с облегчением. Проглотив досаду, старший консул поблагодарил Квинта Аррия и снова попросил сенат издать senatus consultum ultimum, разрешив ему и его правительству выступить против мятежных солдат в Этрурии.

– Будем голосовать, – сказал он. – Кто за senatus consultum ultimum, чтобы подавить мятеж в Этрурии, пожалуйста, встаньте справа от меня. Кто против – пожалуйста, встаньте слева от меня.

Все встали справа, даже Катилина и все его сторонники. У Катилины был такой вид, словно он хотел сказать: «Ну, делай свое грязное дело, ты, арпинский выскочка!»

– Однако, – сказал претор Лентул Сура, после того как все вернулись на свои места, – концентрация войска не всегда означает, что готовится восстание, по крайней мере на данный момент. Ты слышал какую-нибудь дату, Квинт Аррий? Пять дней до ноябрьских календ, например, как было сказано в тех знаменитых письмах, посланных Марку Крассу?

– Даты я не слышал, – сказал Аррий.

– Я спрашиваю, – продолжал Лентул Сура, – потому что казна сейчас не в состоянии найти большие суммы для массовой вербовки. Могу я предложить, Марк Туллий, чтобы на данный момент ты применил свой senatus consultum ultimum в ограниченном варианте?

Было видно, что присутствующие согласны с Лентулом Сурой. Поэтому Цицерон довольствовался тем, что изгнал из Рима всех гладиаторов-профессионалов.

– Что, Марк Туллий, и даже без директивы выдать оружие всем гражданам этого города, которым положено иметь его в экстренных случаях? – снисходительно спросил Катилина.

– Нет, Луций Сергий, я не буду отдавать такой приказ, пока не докажу, что ты и твои сторонники – враги народа! – резко ответил Цицерон. – Зачем раздавать оружие тем, кто может повернуть это оружие против всех законопослушных граждан?

– Этот человек невыносим! – воскликнул Катилина, воздевая руки. – Не имеет ни малейших доказательств, а настаивает на обвинении!

Но Катул помнил, о чем они с Гортензием думали год назад, когда на курульных выборах лишили Катилину кресла, в которое посадили Цицерона как вынужденную альтернативу Луцию Сергию. Возможно ли, чтобы Катилина был главным зачинщиком готовящегося восстания? Гай Манлий – его клиент, как и другой мятежник, Публий Фурий. Вероятно, было бы разумно узнать, являются ли его клиентами Минуций, Публиций и Авл Фульвий. В конце концов, никто из тех, кто окружает Катилину, не является столпом нравственности! Луций Кассий – жирный дурак, а Публий Сулла и Публий Автроний были лишены права занимать консульскую должность. И в то же время ходил слух, будто они планировали убить Луция Котту и Торквата, которые их заменили. Катул решить вступиться.

– Оставь Марка Туллия в покое, Луций Сергий! – устало потребовал он. – Мы вынуждены мириться с этой малой войной между вами, но нельзя мириться, когда частное лицо пытается сказать законно выбранному старшему консулу, как следует осуществлять его… э… э… senatus consultum ultimum. Я согласен с Марком Туллием. Отныне следует пристально следить за концентрацией войска в Этрурии. Поэтому никому в этом городе сейчас не надо выдавать оружие.

– Ты начинаешь побеждать, Цицерон, – сказал Цезарь, когда сенаторы разошлись. – Катул изменил мнение о Катилине.

– А ты?

– О-о, я думаю, что он плохой человек. Поэтому я попросил Квинта Аррия провести необходимую разведку в Этрурии.

– Ты послал туда Аррия?

– Тебе же это не удалось, не так ли? Я выбрал Аррия, потому что он воевал у Суллы и ветераны Суллы очень его любят. В верхних эшелонах Рима мало кто способен усыпить подозрения в тех недовольных ветеранах-землевладельцах, но Аррий – один из таких, – объяснил Цезарь.

– Тогда я – твой должник.

– Не думай об этом. Как и любому патрицию, мне не нравится выступать против другого патриция, но я отнюдь не дурак, Цицерон. Я не хочу восстания и не желаю, чтобы меня считали сторонником патриция, который этого хочет. Моя звезда еще только восходит. Жаль, что звезда Катилины закатилась, но она закатилась. Да, Катилина – угасшее светило в политике Рима. – Цезарь пожал плечами. – А мне не по пути с такими людьми. То же самое можно сказать о многих из нас, от Красса до Катула. Как ты сам теперь видишь.

– У меня есть люди в Этрурии. Если восстание начнется за пять дней до календ, Рим в этот же день узнает об этом.

Но в этот же день Рим ничего не узнал. Когда наступил четвертый день до ноябрьских календ, все было тихо. Консулы и преторы, которых, согласно письмам, планировалось убить, продолжали заниматься своими делами. Из Этрурии не доносилось ни слова о восстании.

Цицерон был в отчаянии. То его одолевали сомнения, то он ждал, что это вот-вот произойдет. Катилина постоянно донимал его насмешками, а тут вдруг он почувствовал необъяснимую холодность со стороны Катула и Красса. Что случилось? Почему нет никаких известий?