Женщины Цезаря

В этот момент писарь передал раздраженному старшему консулу записку. Цицерон прочел ее и рассмеялся.

– Ну, Луций Сергий, – обратился он к Катилине, – кажется, тебя ждет еще одна маленькая неприятность! Луций Эмилий Павел хочет обвинить тебя на основании закона lex Plautia de vi. Об этом он только что объявил с ростры. – Он нарочито прокашлялся. – Я уверен, ты знаешь, кто такой Луций Эмилий Павел! Такой же патриций, как и ты, и такой же мятежник! Возвратился в Рим после нескольких лет ссылки, значительно отставший в общественной жизни от своего младшего брата Лепида. Но явно желает показать, что он больше не станет уродовать свое аристократическое тело клеймом мятежника. Ты думал, что только мы, выскочки, «новые люди», против тебя? Но ты ведь не можешь назвать Эмилия выскочкой, не так ли?

– О-о-о! – протянул Катилина, вскинув бровь. Он вытянул вперед правую руку, заставив ее дрожать. – Смотри, как я затрясся, Марк Туллий! Меня обвиняют в подстрекательстве к общественному насилию? Но когда же я это сделал?

Он оставался сидеть и с видом ужасно оскорбленного человека оглядел ряды сенаторов:

– Может быть, я должен попросить, чтобы меня взял под охрану какой-нибудь аристократ, а, Марк Туллий? Это тебе понравится? – Он в упор посмотрел на Мамерка. – Эй, Мамерк Эмилий Лепид, принцепс сената, ты возьмешь меня в свой дом в качестве узника?

Глава рода Эмилиев Лепидов и близкий родственник возвратившегося из ссылки Павла, Мамерк просто покачал головой, усмехнувшись.

– Я не хочу тебя, Луций Сергий, – сказал он.

– А ты, старший консул? – спросил Катилина Цицерона.

– Впустить в свой дом моего потенциального убийцу? Нет, благодарю! – ответил Цицерон.

– А ты, городской претор?

– Не могу, – ответил Метелл Целер. – Утром я отправляюсь в Пицен.

– А плебей Клавдий? Может быть, ты изъявишь такое желание, Марк Клавдий Марцелл? Ведь всего несколько дней назад ты готов был следовать примеру твоего хозяина Красса?

– Я отказываюсь, – сказал Марцелл.

– У меня идея получше, Луций Сергий, – сказал Цицерон. – Почему бы тебе не уехать из Рима и открыто не присоединиться к своему мятежу?

– Я не уеду из Рима, и это не мой мятеж, – сказал Катилина.

– В таком случае я объявляю собрание закрытым, – произнес Цицерон. – Мы сделали все, что могли, для защиты Рима. Все, что нам остается, – это ждать, что будет дальше. Рано или поздно, Катилина, ты себя выдашь.

– Я очень хочу, – сказал он позже Теренции, – чтобы мой коллега-бездельник Гибрида возвратился в Рим. У нас здесь официально объявлено чрезвычайное положение, но – где же консул Гай Антоний Гибрида? Нежится на своем личном пляже в Кумах!

– А ты не можешь приказать ему вернуться на основании senatus consultum ultimum?

– Думаю, что могу.

– Тогда сделай это, Цицерон! Он может тебе понадобиться.

– Он говорит, что у него приступ подагры.

– Вся подагра у него в голове! – поставила диагноз Теренция.

За пять часов до рассвета седьмого ноября Тирон снова разбудил крепко спавших Цицерона и Теренцию.

– К тебе посетительница, domina, – доложил любимый раб.

Страдающая ревматизмом жена старшего консула проворно спрыгнула с кровати (разумеется, она была в ночной рубашке – в доме Цицерона нагишом не спали!).

– Это Фульвия Нобилиор, – сказала она, расталкивая Цицерона. – Проснись, муж, проснись!

О-о, замечательно! Наконец-то она будет участвовать в военном совете!

– Меня прислал Квинт Курий, – объяснила Фульвия Нобилиор, выглядевшая сильно постаревшей со времени последнего визита, потому что у нее не было времени накраситься.

– Он решился? – резко спросил Цицерон.

– Да. – Она взяла чашу с неразбавленным вином, которую ей подала Теренция, и отпила немного, стараясь унять дрожь. – Они встретились в полночь, в доме Марка Порция Леки.

– Кто встретился?

– Катилина, Луций Кассий, мой Квинт Курий, Гай Цетег, оба Суллы, Габиний Капитон, Луций Статилий, Луций Варгунтей и Гай Корнелий.

– А Лентул Сура?

– Его не было.

– Тогда, кажется, я оказался не прав в отношении его. – Цицерон подался вперед. – Продолжай, женщина, продолжай! Что произошло?

– Они встретились, чтобы составить план восстания и взятия Рима, – сказала Фульвия Нобилиор. Выпитое вино вернуло ее лицу румянец. – Гай Цетег намеревался захватить Рим сразу, но Катилина хочет подождать, когда мятежи наберут силу в Апулии, Умбрии и Бруттии. Он предложил для решающих действий Сатурналии, мотивируя свой выбор тем, что это единственная ночь в году, когда в Риме все наоборот: рабы роскошествуют и отдают приказания, а господа прислуживают им, и все при этом пьют. По мнению Катилины, за это время мятежи разрастутся еще шире.

Цицерон увидел в этом определенный смысл. Сатурналии отмечали в семнадцатый день декабря, а это – шесть рыночных интервалов начиная с сегодняшнего дня. Значит, к этому времени вся Италия уже будет охвачена восстанием.

– И чье же предложение победило, Фульвия? – спросил он.

– Катилины. Хотя Цетег добился своего в одном вопросе.

– В каком? – мягко поинтересовался старший консул, когда женщина замолчала и начала дрожать.