Женщины Цезаря

– Сенат должен решить, как мне действовать дальше, – продолжал старший консул. – Будем голосовать. Кто считает, что отныне вся деловая жизнь должна остановиться, потому что младший консул удалился в свой дом наблюдать небеса, – пожалуйста, встаньте слева от меня. Кто считает, что, по крайней мере, до вердикта пятнадцати членов коллегии, исследующих Книги Сивиллы жизнь должна продолжаться как обычно, – пожалуйста, встаньте справа от меня. Я не буду больше взывать к здравому смыслу и вашему патриотизму. Отцы, внесенные в списки, прошу вас, голосуйте.

Это был правильный ход. Интуиция подсказала Цезарю, что откладывать нельзя. Чем дольше сенаторские овцы будут обдумывать поступок Бибула, тем вероятнее будет разрастаться в них страх. Надо ударить сейчас, пока есть шанс.

Результат удивил всех. Почти весь сенат встал справа от Цезаря, как яркое свидетельство того, что людям совсем не понравился каприз Бибула. Что за блажь – сломить Цезаря любыми средствами, даже ценой крушения Рима! Слева от старшего консула стояли лишь несколько boni, явно не ожидавшие такого результата.

– Я выражаю протест, Гай Цезарь! – крикнул Катон, когда сенаторы возвратились на свои места.

Помпей, воодушевленный столь внушительной победой здравого смысла и патриотизма, выпустив когти, повернулся к Катону.

– Сядь и заткнись, ты, ничтожный ханжа! – взревел он. – Кем ты себя возомнил? Ты думаешь, что ты и судья, и присяжные в одном лице? Ты – никто, ты только бывший плебейский трибун, который никогда не станет даже претором!

– Ох! Ох! Ох! – выкрикнул Катон, шатаясь, как плохой актер, проткнутый бумажным кинжалом. – Послушайте великого Помпея, который стал консулом, не имея права претендовать на должность плебейского трибуна! А ты кем себя мнишь? Что, не знаешь? Тогда позволь мне сказать тебе! Беззаконный, беспринципный, неримский кусок чванства, вот что ты такое! Ты – галл, который думает, как галл. Ты – мясник, сын мясника. Ты угодливо подлизываешься к патрициям, чтобы они позволили тебе жениться на патрицианке, которая будет намного выше тебя по происхождению! Ярко разодетый щеголь, заигрывающий с толпой. Восточный владыка, который любит жить во дворцах. Дурак, возомнивший себя царем. Оратор, который может усыпить даже спаривающегося барана. Политик, который вынужден нанимать себе в помощь компетентных консультантов. Радикал хуже братьев Гракхов. Полководец, который за двадцать лет ни разу не вступал в сражение, не имея под рукой войска, хотя бы в два раза превосходящего силы противника. Военачальник, который появляется на возделанной ниве и стрижет там все лавры, после того как другие, лучшие люди проделали всю тяжелую работу. Консул, который вынужден заглядывать в руководство по поведению. И – человек, который казнил римских граждан без суда! Свидетель – Марк Юний Брут!!!

Палата больше не могла молчать. Она взорвалась аплодисментами, криками, свистом, радостными возгласами. Топот ног был такой, что балки пошатнулись. Только Цезарь знал, как тяжело сидеть спокойно. О, какая славная диатриба! И как мастерски сказана! Стоило жить, чтобы услышать такое!

Но когда он посмотрел на Помпея, сердце у него упало. О боги, этот глупец принял истеричную овацию на свой счет! Неужели он так ничего и не понял? Всем было наплевать, кто являлся мишенью столь блестящей речи. Слушателям безразлично, что конкретно заложено в этой тираде. Просто они услышали лучший за последние годы образец импровизированной брани. Сенат Рима аплодировал бы обезьяне, критикующей осла, если бы она сделала это хотя бы наполовину так же хорошо! Но Помпей сидел подавленный, и настроение у него, наверное, было хуже, чем в те дни, когда Квинт Серторий кругами ходил вокруг него в Испании. Побежден! Сражен бранью! Только в этот момент Цезарь понял степень незащищенности и жажды одобрения в Помпее Великом.

Время вмешаться. Старший консул распустил собрание, но остался стоять на курульном возвышении, глядя, как возбужденные сенаторы быстро покидают помещение. Большинство окружили Катона, хлопали его по спине, нахваливали. Хуже всего было то, что Помпей продолжал сидеть на своем стуле с опущенной головой. Поэтому Цезарь не мог сделать того, что, как он знал, надо было сделать, – то есть сердечно поздравить Катона, словно тот являлся его политическим союзником. Вместо этого Цезарю приходилось сохранять безразличный вид – на случай, если Помпей вдруг посмотрит на него.

– Ты видел Красса? – сурово спросил Помпей, когда они остались одни. – Ты видел его? – Голос его поднялся до визга. – Превозносит Катона до небес! На чьей он стороне?

– На нашей стороне, Помпей. У тебя, мой друг, слишком тонкая кожа, если ты воспринимаешь реакцию сената на Катона как критику в твой адрес. Аплодисменты в ответ на необычную, краткую, энергичную речь, ничего больше. Катон уже всем надоел, вечно в оппозиции. Но сегодня он произнес хорошую в своем роде речь.

– Она была нацелена на меня! Меня!