Женщины Цезаря

– Как всегда, жжешь до полуночи масло? – спросил Цезарь.

Красс подпрыгнул, расплескав чернила по аккуратным рядам цифр и букв:

– Пожалуйста, перестань открывать отмычкой замок моей двери!

– У меня нет альтернативы, хотя, если хочешь, я прибью тебе колокольчик и шнур. Я очень хорошо умею делать такие вещи, – сказал Цезарь, входя в комнату.

– Не возражаю. Чинить замки очень дорого.

– Считай, что уже сделано. Завтра я приду с молотком, колокольчиком, шнуром и крючками. Ты сможешь хвастаться, что ты – единственный в Риме, кому великий понтифик привесил колокольчик.

Цезарь повернул кресло и сел с удовлетворенным вздохом.

– У тебя вид кота, который поймал перепела на обед, Гай.

– О, я поймал больше чем перепела, я ухватил целого павлина.

– Я весь любопытство.

– Ты одолжишь мне двести талантов? Верну, как только приведу в порядок мою провинцию.

– Вот теперь ты рассуждаешь разумно. Да, конечно.

– И ты не хочешь знать зачем?

– Я же сказал, что я весь любопытство.

Вдруг Цезарь нахмурился:

– Может быть, ты и не одобришь.

– Если я не одобрю, то скажу. Но я ничего не могу сказать, пока не узнаю.

– Мне нужно сто талантов, чтобы заплатить Бруту отступного за разрыв его помолвки с Юлией. И еще сто – дать Магну как приданое Юлии.

Красс медленно, осторожно положил перо. На его лице не отразилось ничего. Проницательные серые глаза смотрели вбок, на пламя лампы, потом они шевельнулись и остановились на лице Цезаря.

– Я всегда считал, – проговорил плутократ, – что дети – это вложение, которое полностью окупается только в том случае, если они приносят своему отцу то, чего он не может получить другим способом. Мне жаль, Гай, потому что я знаю: ты предпочел бы, чтобы Юлия вышла замуж за кого-нибудь более родовитого. Но я аплодирую твоей смелости и твоей предусмотрительности. Хотя мне и не нравится этот человек, Помпей нужен нам обоим. Если бы у меня была дочь, может быть, я сделал бы то же самое. Брут слишком молод, чтобы помогать тебе в достижении твоих целей. Да и его мать не даст ему полностью реализовать свой потенциал. Если Помпей женится на твоей Юлии, мы сможем в нем не сомневаться, как бы boni ни трепали ему нервы. – Красс хрюкнул. – Кроме того, Юлия – сокровище. Она сделает Великого Человека очень счастливым. Будь я моложе, я позавидовал бы ему.

– Тертулла тебя убила бы, – хмыкнул Цезарь и испытующе посмотрел на Красса. – А как твои сыновья? Ты уже решил, кому они достанутся?

– Публий – дочери Метелла Сципиона, Корнелии Метелле. Он должен будет подождать еще несколько лет. Неплохая малышка, если учесть глупость ее отца. Мать Сципиона была старшей дочерью Красса Оратора. Что касается Марка, я думаю о дочери Метелла Критского.

– Утвердиться в лагере boni – это хорошо, – назидательно сказал Цезарь.

– Я тоже так считаю. Я становлюсь слишком старым для всей этой борьбы.

– Не говори никому о свадьбе, Марк, – попросил Цезарь, поднимаясь.

– При одном условии.

– Каком?

– Я хочу находиться рядом с Катоном в тот момент, когда он узнает.

– Жаль, что мы не увидим лица Бибула.

– Нет, но мы всегда можем послать ему бутылку болиголова. Ему захочется покончить с собой.

Предварительно известив о своем приходе, чтобы быть уверенным, что его ждут, Цезарь на следующее утро явился на Палатин, в дом покойного Децима Юния Силана.

– Неожиданное удовольствие, Цезарь, – промурлыкала Сервилия, подставляя щеку для поцелуя.

Наблюдая это, Брут ничего не сказал, даже не улыбнулся. С того дня, как Бибул удалился в свой дом наблюдать небо, Брут чувствовал, что что-то пошло не так. Во-первых, за все это время ему лишь два раза удалось увидеть Юлию. И каждый раз возникало такое ощущение, что она отсутствует. Во-вторых, раньше он обедал в Государственном доме регулярно, несколько раз в неделю, но последние дни, когда он изъявлял желание остаться на обед, ему отказывали под тем предлогом, что обед предстоит конфиденциальный, ожидаются какие-то важные гости. А Юлия вся сияла, такая красивая и такая чужая. Не то чтобы безразличная… Но такое чувство, словно ее интерес сосредоточился в другом месте, где-то внутри, там, куда она его никогда не пускала. О, она делала вид, что слушает его! Но не слышала ни единого слова, просто смотрела в пространство с нежной и таинственной полуулыбкой. Она не разрешала себя поцеловать. В первый визит у нее болела голова. Во второй раз она просто не хотела поцелуя. Внимательная и извиняющаяся, но без поцелуя. Если бы Брут не знал Юлию, он подумал бы, что ее целовал кто-то другой.

А теперь вот пришел ее отец с официальным визитом, с предварительным оповещением, облаченный в регалии великого понтифика. Неужели Брут все испортил, попросив разрешения жениться на Юлии на год раньше, чем условлено? О, почему он почувствовал, что этот визит имеет отношение к Юлии? И почему он, Брут, не такой, как Цезарь? Ни одного изъяна на лице, ни одного изъяна на теле. Если бы у него были недостатки, мама уже давно потеряла бы к нему интерес.

Великий понтифик не нервничал, он не сел, не стал ходить по комнате.