Женщины Цезаря

Поднявшийся рев был слышен у Коллинских и Капенских ворот. Он оглушил сенаторов, стоявших на ступенях курии Гостилия. Перед их глазами открылось необычное зрелище – тысячи вещей взлетели в воздух. Колпаки свободы, сандалии, пояса, съестное – все, что можно было подбросить в исступлении. Приветственные крики нарастали. Казалось, это никогда не прекратится. Откуда-то появились цветы. Клодий и девять его ошеломленных коллег, плебейских трибунов, стояли на платформе храма Кастора, осыпанные цветами с головы до ног. Клодий весь сиял. Он поднял сжатые кулаки. И вдруг наклонился и стал бросать цветы обратно, в толпу, громко смеясь.

Катон, все еще со следами побоев, плакал.

– Это начало конца, – причитал он сквозь слезы. – Мы не можем позволить себе заплатить за все это зерно! Рим обанкротится.

– Бибул следит за небом, – сказал Агенобарб. – Этот новый закон Клодия о зерне будет так же недействителен, как и все, что принимается в этом году.

– Подумайте хорошенько! – посоветовал Цезарь, который стоял недалеко и все слышал. – Клодий не так глуп, как ты, Луций Домиций. Он будет продолжать предварительные обсуждения до нового года. Голосование не состоится до конца декабря. Кроме того, я сомневаюсь, что тактика Бибула по отношению к плебеям верна. Плебейские собрания не зависят от предзнаменований.

– Я буду против, – сказал Катон, вытирая слезы.

– Если ты сделаешь это, Катон, ты очень быстро умрешь, – сказал Габиний. – Может быть, впервые в истории у Рима появился плебейский трибун, не ведающий сомнений, которые явились причиной гибели братьев Гракхов. И он не одинок, как Сульпиций. Я не думаю, что кто-то или что-то сможет запугать Клодия.

– Что еще может взбрести ему на ум? – спросил Луций Цезарь, бледнея.

Следующим был законопроект о восстановлении прав религиозных общин, коллегий и товариществ Рима. Хотя толпа приняла это не так бурно, как бесплатное зерно, все-таки второй закон тоже приветствовали восторженно. После собрания братья перекрестка, кричавшие до хрипоты, понесли Клодия на плечах.

После этого Клодий объявил, что приложит все силы к тому, чтобы Марк Кальпурний Бибул не смог никогда больше саботировать деятельность правительства. Законы Элия и Фуфия нужно усовершенствовать и разрешить народу и плебсу собираться и принимать законы даже в тех случаях, когда консул остается дома и наблюдает за небесами. Чтобы объявить законы недействительными, консул должен будет доказать появление неблагоприятного знака в течение того дня, когда состоялось собрание. Никакие дела нельзя останавливать из-за отложенных выборов. Ни одно изменение не имеет обратной силы, не защищает сенат и не влияет на суды.

– Он усиливает комиции за счет сената, – мрачно заметил Катон.

– Да, но, по крайней мере, он не помог Цезарю, – отозвался Агенобарб. – Бьюсь об заклад, это – разочарование для триумвиров!

– Разочарование? Как бы не так! – фыркнул Гортензий. – Разве вы не узнаете руку Цезаря? Закон новаторский, но он не противоречит обычаям и традициям. Цезарь намного хитрее Суллы! Никто не запрещает консулу смотреть на небо. Просто изыскиваются способы, как обойти все религиозные препоны, если вдруг консул решит посидеть дома. И какое дело Цезарю до верховенства сената? Сената нет там, где есть власть Цезаря. Его никогда не было и никогда не будет.

– А где Цицерон? – спросил Метелл Сципион. Вопрос прозвучал как гром с ясного неба. – Я не видел его на Форуме с тех пор, как Клодий вступил в должность.

– Думаю, и не увидишь, – молвил Луций Цезарь. – Цицерон убежден в том, что, как только он появится, ему запретят приходить на Форум.

– А что, очень может быть, – сказал Помпей.

– Ты согласен с таким запретом, Помпей? – поинтересовался молодой Курион.

– Во всяком случае, я не подниму щит, чтобы помешать этому, будь уверен.

– А ты почему не там и не кричишь, Курион? – спросил Аппий Клавдий. – Я думал, ты в большой дружбе с моим младшим братом.

Курион вздохнул:

– Наверное, я расту.

– Ты скоро прорастешь, как боб, – кисло улыбнулся Аппий Клавдий.

Курион понял это замечание уже на следующем собрании, когда Клодий объявил, что изменит условия работы римских цензоров. Отец Куриона был цензором.

Ни один цензор, сказал Клодий, не сможет вычеркнуть члена сената или гражданина первого класса из списков без обстоятельного слушания и письменного согласия обоих цензоров. Пример, приведенный Клодием, прозвучал зловеще для Цицерона: Клодий утверждал, что отчим Марка Антония Лентул Сура (который был незаконно казнен Марком Туллием Цицероном с согласия сената) был вычеркнут из сенаторских списков цензором Лентулом Клодианом из соображений личной мести. «Больше не будет чисток – ни сенаторских, ни всаднических!» – крикнул Клодий.

Четыре разных закона обсуждались в течение декабря. На этом Клодий прервал свою законотворческую деятельность. Он оставил Цицерона содрогаться от ужаса. Оратору оставалось только гадать: обвинит его Клодий или не обвинит? Никто этого не знал, а Клодий молчал.