Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека

Нравственное действие женской красоты неотразимо. При этом на человека действует весь комплекс женственности, если можно так выразиться, – каждый из ее компонентов с одинаковой силой. До такой степени они органично слиты в женственности, что трудно подчас бывает определить, что же в том или ином случае превалирует, какая именно черта женственности действует на нас всего более, хотя первый толчок в этом смысле, как правило, сообщается той именно чертой женственности, которую мы назвали изяществом и которая, характеризуя первее всего бросающийся в глаза внешний облик женщины, естественно, прежде всего и поражает наше воображение и, как об этом уже говорилось, воображение не только мужчин, но и женщин же, и не только взрослых, но и детей. Ее нежность мы поначалу узнаем не столько в собственном выражении последней, сколько выраженной в тех же изящных чертах ее лица и фигуры, манер. Стыдливость женщины мы при первом с ней знакомстве не столько узнаем, сколько угадываем по тем же чертам нежности и изящества ее натуры. Любовь же женщины мы, конечно, узнаем, когда сами воспылали к ней любовью и интуитивно ощутили в ней ответное чувство. Надо сказать, что в любящем очень сильно развита интуиция в отношении всего, что касается до его возлюбленной, интуитивное чувство едва ли не больше обострено в нем в отношении всего, что связано с его любовью, нежели в отношении всего остального в его жизни. Материнское чувство любимой и любящей женщины распространяется на нас, непосредственном предмете этой женской любви, еще гораздо раньше, нежели она делается матерью; ее повседневную опеку над любимым, ее трогательную заботу о нем иначе как материнской опекой и материнской заботой не назовешь. Развертывается же это материнское чувство в ней по мере созревания в ней ее собственного ребенка и раскрывается полностью с его появлением на свет. Но хотя это чувство материнства и в самом деле раскрывается с рождением ребенка, это, конечно, не значит, что оно останавливается в своем развитии, – как раз напротив, оно продолжает развертываться в ней уже на новой основе до масштабов доброты, изливаемой на все человечество. И ничто не в состоянии устоять перед великой нравственной силой этой всепобеждающей женской доброты. Решительно каждая из черт женственности имеет нравственное значение, облагораживающе действует на наше сознание. Однако в доброте это нравственное действие всех остальных черт женственности как бы соединилось воедино, выступает с огромной сосредоточенной силой.

Очень ярко и убедительно могучее нравственное воздействие женского начала на душу человеческую показал Г. И. Успенский в том же рассказе «Выпрямила». Правда, Успенский стремится доказать, будто автор Венеры Милосской вовсе не думал ни о женской, ни о мужской красоте, ни вообще о поле, но только о человеческом. Но в этом мы позволим себе с ним не согласиться. Скульптор, несомненно, думал именно о женской красоте, но под ней изобразил женственность. Женственность же, согласно нашему определению, – это человечность в женщине, точнее, истинная человечность в женщине, как о том говорилось выше (в главе «Существо женственности»). Следовательно, думая о красоте женщины, скульптор думал о красоте человеческого существа вообще, нашедшей в красоте женской свое наивысшее, идеальное выражение. И как вообще можно выразить человеческую красоту вне пола? А если выразить ее в поле, то не естественнее ли взять за образец именно прекрасный женский пол? Весь этот рассказ, возвращаемся к рассказу Г. И. Успенского, целиком, как я уже говорил, посвящен разрабатываемой мною в настоящем сочинении теме. Рассказ ведется от первого лица и его герой начинает с того, что выражает сомнение в справедливости слов И. С. Тургенева, – о том, что «Венера Милосская несомненнее принципов восемьдесят девятого года». С его, Тяпушкина, точки зрения «все мы, я, Тяпушкин, принципы и Венера – все мы одинаково несомненны, т. е. моя тяпушинская душа, проявляя себя в настоящее время в утомительной школьной работе, в массе ничтожнейших, хотя и ежедневных волнений и терзаний, наносимых на меня народною жизнью, действует и живет в том же самом несомненном направлении и смысле, которые лежат и в несомненных принципах и широко выражаются в несомненности Венеры Милосской». Под несомненными принципами герой Успенского, как и герой тургеневского «Довольно», понимал «Декларацию прав человека и гражданина», в которой отразилось нравственное сознание той эпохи, – иными словами, отразились принципы истинной человечности в их тогдашнем историческом проявлении.