Жизнь и слово

…В Череповце говорят: менные дзеньги вместо медные деньги, що вместо что; в после гласной изменяют в у: пиуо, пиуцо вместо пиво, пивцо; здесь говорят: хочу исть (и вместо е). «Уезд этот, — прибавляет Даль, — разделяется Шексной пополам: по нагорной стороне /кители бойчее, виднее и наречие их почище; на лесной и болотной стороне жители вялы, невидны и более искажают язык».

«В Волочке говорят: мы знаема, делаема — а вместо ъ; принесай, унесай вместо принеси, унеси; мужские имена оканчивают на гласную, а женские на ъ и ь: Аедотъ, Улъян(ъ), Степух(ъ), Анюх(ъ)».

«Вот говор в Нижнедевицке: «Здарова, дядя Алдоха! Що, ай пашеницу вазил у город? — А то що ж? — Ну а пачаму атдавал? — Па дисяти с двугривянным…»

«По Ветлуге лесники говорят особым напевом, протягивая и расставляя иные слоги, с повышением голоса: «зада-ай корму лошадьми-и…»

Мы читаем обстоятельнейшую статью Даля «О наречиях русского языка» (теперь считается, что наречие в отличие от говора распространено на обширной площади; по Далю же, говор — и «местное устное наречие», и вообще «произношение, выговор, помолвка»).

В основу разделения наречий Даль кладет «высокую» и «низкую» речь, или, попросту, «аканье» и «оканье».

В Москве говорят высокою речью, то есть любят звук а и заменяют им о, если на о нет ударения. Здесь произносят: харашо, гаварить, талкавать; окончания ого, его, превращаются в ова, ева — большова, синева.

От Москвы на восток начинают «окать»; возле Владимира слышится уже стокан, торокан; влезают в слова и лишние о — Володимир. «Москвич владеет и балагурит, а владимирец володает и бологурит», — шутит Даль.

От Москвы на запад усиливается «аканье»: пабягу, пятух.

От Москвы к северу складывается говор новгородский: он ближе к восточному, но имеет и свои особенности.

От Москвы на юг разливается наречие рязанское; в нем, как и в западных, — «аканье», даже взамен е — а да я: та бе, яму.

Это одно только разделение — по высокому и низкому говору, по «аканью» и «оканью» — разделение самое общее, самое простое. Наблюдательный же человек схватывает на слух еще великое множество особенностей, черточек, ноток русского произношения.

В одном месте «цокают»: цай, целовек (вместо чай, человек).

В другом наоборот — «чвакают»: курича, купеч (вместо курица, купец).

В третьем «дзекают»: ходзим, дзеньги (вместо ходим, деньги).

Тут слышишь — Хведор, хвуражка. Там — куфня, форостина. Тут — купи боты-та. Там — возьми лукути. У одного врываются в слова лишние звуки: пашеница. А другой, слышите, звуки сглатывает: первези.

Таких отличий десятки, сотни. Даль знает, как говорят в Орле и Смоленске, в Вятке и Новгороде. Более того, он знает, как говорят в Боровске и Валуйках, в Богучарах и Елатьме, в Верхотурье и Темникове. Он знает, как говорят в уездах Нижнеломовском и Суджанском, к югу от реки Пьяны и по течению реки Сити. Даль знает, как говорят по всей Руси великой, какие где живут слова и как их произносят. Живую русскую речь он слышит, как слышит музыку настоящий музыкант. Различая всякий голос в многоголосье оркестра, постигая тончайшие оттенки исполнения.

Способность Даля распознавать по говору уроженца Toil или иной местности подтверждают современники.

Однажды он гулял с приятелями в саду, где плотники строили беседку. Рабочий с доской на плече, проходя мимо гуляющих, поскользнулся и чуть не упал.

— Что ты? — бросился к нему Даль.

— Ничего… — отвечал тот, бормоча что-то.

— Новгородский, — глядя ему вслед, уверенно определил Даль.

— Откуда вы узнали?

— По говору.

Приятели отказывались поверить.

— Но ведь это невозможно: он сказал всего два слова…

— Держу какой хотите заклад, — твердил свое Даль. — И притом из северной части Новгородской губернии.

— Но он успел сказать лишь: «Ничего, скользко»?

— Вы ошибаетесь, — поправил собеседника Даль. — Он сказал: «Ничего, склезко».

И крикнул плотнику:

— Откуда ты, братец?

— Новгородские мы, — послышалось в ответ.

А вот еще случай, рассказанный самим Далем.