Зимнее марево

— Дедушка на нем спал, — сказала бабушка. — И Алевтина Петровна спит, когда остается.

— Ты пойми, я не против, — сказал дядя. — Но уж очень он ветхий.

— Ветхий? Выбросить? — взорвалась Алевтина. — Это, может быть, чтоб я перестала приезжать? Но я не перестану. Я не то что некоторые…

— Да что вы такое говорите! — возмутилась моя мама.

— Как тебе не стыдно, Алевтиночка! — закричала бабушка.

— Не стыдно, не стыдно, — кричала Алевтина. — Это ты боишься слово сказать, а мне бояться нечего.

— Ну, ладно, — сказал дядя. — Мне, пожалуй, пора…

— Да нет, чего уж, лучше я пойду, — поднялась Алевтина.

— Постой, — слабым голосом позвала ее бабушка.

Алевтина не оглянулась.

— Постой, — бабушка вышла следом за ней в переднюю.

— Я должна сказать, если ты молчишь, — снова воодушевилась та.

— Тогда уходи, — неожиданно твердо сказала бабушка.

Видно, и Алевтина растерялась от такого поворота.

— Я позвоню тебе, — сказала бабушка.

Некоторое время после ухода Алевтины все молчали.

— Значит, я заказываю машину и грузчиков, — нарушила тишину мама.

— Не надо ничего, — нервно сказал дядя. — Уж это мы как-нибудь организуем. Пришлю заводской фургон и ребят поздоровей.

Переезд назначили через неделю, и по вечерам мама стала приезжать поздно: помогала бабушке укладываться. Мама волновалась, что им не успеть, отец волновался, что мама возвращается, когда на улице ни души, и, чтобы как-то снять это напряжение, я тоже стал наведываться к бабушке.

Сборы проходили в беспокойной обстановке.

— Ах, мама, — раздраженно говорила моя мама. — Я эту тряпочку из чемодана вынула, а ты опять ее положила.

— Деточка, это не тряпка, это скатерка, — робко объясняла бабушка. — Помнишь, ею покрывали маленький столик в передней?

— Я все помню, — устало говорила мама. — Но теперь это, увы, тряпочка. Ты сама посмотри…

— Алевтиночка, — неожиданно звонким голосом звала бабушка. — Алевтиночка, поди сюда, Вера говорит, эта скатерка никуда не годится.

Из кухни тут же прикорябывала Алевтина, деловито раскидывала на руках скатерку, близоруко тычась в нее носом, изучала, будто это было какое-то экзотическое шитье или вязанье, и с независимым и вроде бы безразличным видом пожимала худыми, острыми плечами.

— По-моему, вполне добротная вещь.

— Ой, ну ладно, — говорила мама, складывала злополучную скатерку, пыталась втиснуть ее в чемодан и вдруг всплескивала руками.

— Как, ты колпак для чайника тоже берешь?

— Деточка, — лепетала бабушка. — Ну как же без колпака, ты сама посуди!

Мама безвольно опускалась на диван.

— Хорошо, хорошо, — спешила согласиться бабушка. — Шут с ним, с колпаком.

Такая податливость маму вдохновляла.

— И вообще, — начинала фантазировать она, — давай купим тебе современную, легкую мебель. Стулья, аккуратный шкафчик…

На лице бабушки появлялась недоверчивая улыбка. Ей как будто самой забавно было представить себя вне привычного круга вещей. В такие минуты мне ее жаль становилось: вся жизнь среди этого хлама прошла. И во мне тоже разгорался азарт тотального обновления бабушкиной жизни.

Но бабушка головой встряхивала, от наваждения освобождалась:

— Деточка, вот я умру, ты, что не нужно, и выбросишь. А пока…

— Ах, не о том я, — болезненно морщилась мама и вновь принималась за дело.

— Господи, — говорила мама, когда мы ехали домой. — Памятник мне за долготерпение поставить нужно. — И тут же спохватывалась: — Только ты папе ничего не говори. — А потом снова размышляла вслух: — Странно будет, если я от этого переезда не сойду с ума.

Но дома она сама же не выдерживала.

— Ну зачем, зачем везти с собой все это старье? Будет уютная, чистая комнатка…

Отец был настроен конструктивно. Он расхаживал взад и вперед по гостиной и то засучивал рукава, то вновь их спускал.

— А нужно взять и, ни слова не говоря, все повыбрасывать. И перед фактом поставить.

Тут уж мама всерьез пугалась и спешила разговор замять.

Накануне переезда я, как обычно, заехал к бабушке за мамой и застал ее в состоянии, близком к отчаянию.

— Игорь, ты только не волнуйся, выслушай спокойно, — начала мама. — Дело в том, что эти иностранцы, которых я месяц жду, приезжают именно завтра. Я ничего не могу поделать, заменить меня некому.

Я собрался было возмутиться — с какой стати, я не представлял, как мы без нее справимся, но увидел, что мама прижала к глазам ладони и плечи у нее стали вздрагивать.

Ночевать я остался у бабушки и, конечно, не сомкнул глаз, потому что злополучный диван, на котором я лег, стонал и всхлипывал подо мной, будто это я грозился его выбросить.

Едва я встал и умылся, приехал дядя. Он чмокнул бабушку в щеку, а меня вытащил на лестничную площадку.

— Дело такое, — торопливо сообщил он. — У нас аврал, всех обязали быть на заводе. Людей прислать не смогу. Машину, и ту с трудом выбил.

Я молчал, глядя в сторону.

— Дуться тут нечего, — сказал дядя. — Работа есть работа.

Я ухмыльнулся. Дядю это задело.

— В конце концов, — сказал он, — у каждого свои трудности. У кого иностранцы, у кого что-то еще… Позвони друзьям, знакомым. Есть у тебя друзья? А машина внизу, — добавил он и исчез.