Дуться и отворачиваться с сердитым лицом было глупо. Сонечка это понимала. Но то, что Яша смел смотреть на нее такими сияющими глазами, коробило. Она протянула руку и сказала холодно:
— Здравствуй, Яков. Удивительно, как ты меня нашел… Так, значит, уезжаешь куда-то?
— В том-то и вопрос, что сам еще не знаю куда… — ответил Яша, прихватывая большой ладонью встрепанные ветром белокурые волосы.
— Как — не знаешь? Да ты надень шляпу, пожалуйста. К чему эти церемонии? Мещанство какое…
Яша послушно надел шляпу.
— Видишь ли, Сонечка, — ободренный тем, что она обратилась к нему на «ты», уже смелее заговорил он, — я получил наследство…
— Да? Поздравляю!..
— Небольшое, конечно, всего каких-то там восемь тысяч, но для меня и это… В общем, на некоторое время обретены свобода и независимость! Сел на поезд, потом извозчика нанял, и вот здесь я…
«Какой-то он стал неискренний, что-то фальшивое в нем появилось», — подумала Сонечка, разглядывая его лицо в то время, как он стоял перед ней, неловко опустив большие длинные руки и расставив ноги в новеньких блестящих ботинках.
— Что же ты думаешь делать?
— Что думаю? Сам еще хорошенько не знаю…
— Может быть, ты хочешь открыть собственную фотографию? Так это, наверное, лучше сделать где-нибудь в большом городе…
— Какую фотографию? — поразился Яша. — Нет, не думал я про нее, будь она проклята! Я приехал к тебе сказать откровенно и прямо…
«Я человек твердый и прямой!» — вспомнилось ей.
Она резко засмеялась и спросила:
— Так что же ты прямо не говоришь?
Она уже знала, что он хочет сказать, и знала, как ей надо ответить. Жалко его, конечно, но что поделаешь?
— Ну хорошо… — заговорил он, обернув к ней смущенное лицо. — Я приехал сюда только потому, что не вижу в будущем, не мыслю себе жизни без тебя. Я тебя полюбил сразу, полюбил, может быть, больше жизни… Я сейчас очень волнуюсь, но, честное слово, я тебя очень люблю! Просто жить без тебя не могу…
Он умолк и как-то жалко взглянул ей в глаза. Она отвела взгляд в сторону.
— А я могу. Что же поделаешь? — сказала она тихо. — Так что лучше не надо об этом…
— Но я… Я не могу же не сказать тебе всего?..
— А разве не все уже сказано? По-моему, мы друг дружке сказали все. Полнее не скажешь.
— Погоди!
— Я не собираюсь никуда уходить. Я только объясняю, что бесполезно говорить, что ты чувствуешь, как ты чувствуешь. Это меня не будет трогать ни капельки, потому что я ничего такого не чувствую…
— Не хочешь видеть!
— Нет, почему же? Я вижу, что все глупо и немножко смешно. Завелись у тебя деньги, и ты поехал объясняться в любви. Нелепо ведь! А если б не завелись?
— Я тебе неприятен? — глухо спросил он.
— Нет, нисколько, — возразила она. — Напротив, я рада тебя видеть, рада, что ты богат. Но это ведь… это вовсе не то, чего ты хотел бы… Не так ли?
Яша, судя по его убитому виду, явно рассчитывал на другое. Сонечке его даже жалко стало, особенно когда он очень уж печально ссутулился, забормотал про то, что он, как нарочно, отпустил извозчика, нового вряд ли найдешь…
— А кто тебя гонит? — возразила она. — Ты можешь снять комнатку и пожить. У нас здесь собралась очень славная компания. Все поэты, уверена, тебе понравятся. Я тебя им представлю как моего хорошего знакомого… В конце концов, никому нет дела до того, какие у нас отношения…
— Лучше все-таки, наверное, уехать сразу… — возразил он с каким-то ожиданием в голосе. — Ничего же не изменится?
Она нахмурилась:
— Твое дело! Поступай как знаешь!
Он молча стоял, склоня голову, расшвыривая гальку острым концом ботинка.
— Не изменится, потому что я не могу измениться, — наставительно сказала Сонечка, — даже если б захотела безумно. Это вне нашей воли и наших желаний. Мы можем на какое-то время обмануть себя, совершить ошибку, а потом все равно приходится расплачиваться за это…
Он молчал.
— Тебе надо понять, Яков, что все предопределено, — продолжала она, — что любая попытка вырваться из круга высших предназначений приносит нам только страдания. И чем сильнее мы рвемся, тем с большей силой бьет нас судьба… И даже не судьба нас бьет, а мы сами разбиваемся о нее…
Он вздохнул и пожал плечами.
— Сколько ни говори, все это будут лишь объяснения… Причем объяснения того, что объяснить нельзя. Ты говоришь: судьба, предначертания… А я полагаю, что человек сам делает свою судьбу, и им же начертано все, что потом назовут предначертаниями…
Она остро и быстро глянула в его глаза.
— Ну что ж, Яков… Тогда делай свою судьбу. Покажи, как ее надо устраивать…
— Но я хотел, чтоб мы вместе…
Она покачала головой.
И оттого, что все сказано, все завершено и решено, ей стало легко и свободно.
— Ну что, Яков? — спросила она почти весело. — Ты останешься, поживешь с нами?
— Поживу…
— Пошли в таком случае! Я тебя познакомлю с Мандровым. Уверена, что вы-то с ним друг другу понравитесь…