— Ну, это по разным причинам бывает, — возразил Мандров. — Не видят люди, какую пользу или выгоду могут извлечь из человека, вот и проникаются безразличием. К сожалению, смотрят на человека многие и спрашивают себя мысленно: а что мне от него отколется? Рациональный взгляд!
— Да. А у вас, я чувствую, его нет.
— Конечно, нет! Я человек иррациональный… Хотя тоже преследую свою выгоду, но она не совпадает с общепринятой точкой зрения. И в вас тоже, я замечаю, как вы смотрите, думаете про себя скрытно, но проворачивая, тем не менее, груды, груды, в том, как вы скупо приоткрываетесь, будто боитесь, что вас схватят и раскроют, растянут ваши створки раковины… в вас тоже есть это вот биение мысли нездешней! Я ее чувствую. — Он вдруг протянул руку и попросил: — А покажите-ка вашу ладонь.
— Пожалуйста…
Яша подал ему руку. Мандров некоторое время внимательно разглядывал ее, затем сказал:
— У вас, как я и думал, рука несомненно талантливого человека. Все линии говорят об этом. Правда, затрудняюсь предположить, в чем именно может ваш талант проявиться, но для меня несомненно, что проявится. Эти мощные бугры Солнца и Юпитера… Такая устремленность всех линий вверх! Узловатые пальцы… Скорее всего, это должно предвещать успех в какой-то из сфер умственной деятельности…
Он помолчал, продолжая разглядывать ладонь, потом осторожно спросил:
— Родились зимой?
— Да, я родился двадцать третьего января.
— Ну конечно, Водолей! — радостно воскликнул Мандров. — Вы же родились в самом сердце знака Водолея! Дети Водолея действительно обладают этим странным отчуждением от мира, в котором мы живем… Они во власти воспоминаний об ином мире, они предчувствуют неизбежные перемены. Их время уже на пороге, но оно еще не пришло… простите, но вам из астрономии должно быть известно, что точка весеннего равноденствия медленно движется по зодиаку, пребывая в созвездии примерно две тысячи лет…
— Да, я помню…
— Сейчас она проходит последние градусы своего пути по созвездию Рыб и через какие-нибудь сто — сто пятьдесят лет войдет в созвездие Водолея — символ человека, несущего воду истины. Земля стоит, таким образом, перед совершенно новой эпохой, заря которой видна уже теперь. Дети Водолея первыми чувствуют, как рушится прежний мир, и тоскуют о том, что еще не пришло…
— Но если этот век придет лишь через сто или двести лет, — возразил Яша, — боюсь, что мое ожидание лишено смысла…
— Не совсем так, — покачал кудлатой головой Мандров. — Век человеческий короток, и вряд ли стоит стремиться к долгой жизни в одном теле. Но ведь дух наш бессмертен! Умирая, мы рождаемся снова и снова. Мы с вами уже много раз рождались и умирали…
— И забывали, что ли, об этом?
— Не совсем. Мы помним то главное, тот урок, который мы извлекли из прошлой жизни… Я, кстати, хочу спросить, у вас в детстве не было этаких спазмов нервных вроде удушья?
— Не знаю… Впрочем, помнится, что-то было, говорили… Я как бы закатывался и синел… Так, помню, говорил отец. Но у меня, вы знаете, отец и мать умерли от чахотки. Наверное, и у меня слабые легкие.
Мандров поднял палец и сказал со значительным видом:
— Приступы удушья в раннем детстве говорят о том, что опыт, пережитый в предыдущей жизни, был очень значителен.
— А как это понимать?
— Трудно сказать. Или огромные страдания, или огромные трудности, тяжкая борьба, великие несчастья… Но это не была жизнь, прожитая легко и пусто. Люди, обладающие даром духовидения, могли бы вам сказать более определенно. Я же — увы! — слишком земной. Я родился в Тельце, и все мои душевные силы устремлены к земным вещам…
— Это вы-то земной? — удивился Яша.
— Да, разумеется. Я пишу стихи, но это ничего не значит, мой милый. Вспомните, кто становился во главе духовного движения? Поэты? От-нюдь! Пастух, сын плотника, рыбак, горшечник, бочар, пахарь, конечно… Всё люди земных ремесел, что называется, физического труда. У людей же, занятых так называемым духовным промыслом, сильно подозреваю, вся духовность уходит на сочинительство.
— Это и Лев Толстой утверждает то же…
— Да, Толстой… А что же? Уж он-то понимает, что такое духовность! А сам пашет и сапоги шьет… Пахал и шил, во-всяком случае, пока был не так стар… Впрочем, говорят, и сейчас еще пашет. Без ремесла и уменья работать никакой духовности быть не может. На Востоке, в Тибете, например, всякий монах — прежде всего ремесленник. А у нас — тунеядец! Косая сажень в плечах, а он, сукин сын, только крестится! Поет акафисты… Попов наших возьмите. Можно ли представить себе более бездуховное существо, чем русский средний поп? Глуп, жаден, завистлив, зол, скуп. Какая уж тут духовность? Нет, если духовность и сохранилась в народе, то только среди тех, кто действительно работает, руками работает.
Он замолчал. Яша тоже некоторое время молчал. Мысль о том, что погружение в исключительно духовные интересы ведет в конечном счете к бездуховности, ему понравилась.
— Да, вы правы, конечно, — сказал он. — На земле дух должен проявлять себя только через земное, и наибольшая сила духа в наиболее земных проявлениях.