Знак Водолея

— Рад, что вы это понимаете! — отозвался Мандров. — Дом себе я буду строить сам, вот этими руками. Сначала, конечно, подручным, подмастерьем. И может быть, главный смысл дома будет в том, чтобы мне овладеть ремеслом. Ремесло любого дома дороже. Это то, что навеки! Истинное достояние — ремесло!

Но что бы он там ни говорил, что цель его — ремесло, а и дом свой будущий тоже любил, видел его в мечтаниях, показывал Яше рисунки, в которых пытался изобразить свое видение, явно ждал похвалы. Рисунки Яше и в самом деле очень понравились, о чем он и сказал. Мандров расцвел, побагровел от удовольствия и стал рассказывать, что знакомый его — известный архитектор Шехтель, тот самый, что построил в Москве Художественный театр, тоже восхищен его рисунками, взял два из них, чтобы сделать по ним рабочий проект.

— Вот как он пришлет чертежи и расчеты, так и начну, — пообещал Мандров, — впрочем, не знаю, начну ли этой зимой. По весне в Швейцарии в Дорнахе собирается съезд антропософов, надо мне там быть, непременно бы надо! Вот если будете свободны к тому времени, приглашаю туда. Для вас будет очень интересно.

— В Швейцарию?.. — сказал Яша с некоторой растерянностью.

— А почему бы нет? Берите с собой Валенсию… Это я Софью Аркадьевну так называю, я ей псевдоним придумал замечательный: Валенсия ди Валетта! Представляете вдруг такую подпись под стихами? Бешеный будет успех! — он засмеялся тихонько. — Так вот, право же, заберите ее с собой, и давайте съедемся в Дорнахе, а?

Но Сонечка отказалась. Не то чтобы наотрез, но, во всяком случае, довольно ясно дала понять, что если и поедет, то никак не вместе с Яшей, и уж на Яшины деньги — ни в коем случае!

— Да и навряд ли я поеду, скорее всего, буду занята книгой. Ты понимаешь, как это важно: выпустить первую книгу? Ах, какой псевдоним мне Марк нашел — чудо!

— Валенсия ди Валетта?

— А!! Он тебе уже сказал? Изумительно, правда?

— Правда, правда…

Яша и сам, впрочем, сильно сомневался, поедет ли в Дорнах. Немецкий язык он знал хорошо, как выяснилось, лучше Мандрова, хотя тот перевел немало стихов немецких поэтов. Но на этом основании не лучше ли будет поехать в Германию, в Иену или в Геттинген, поступить там в университет, получить образование… Еще больше, правда, тянуло во Францию, в Париж, в Сорбонну, но смущало то, что французский знает гораздо хуже. Как бы не оказаться, по удачному выражению Короленко, «без языка» именно там, где язык более всего необходим… Мандров уверял, что это пустяк, обиходному языку люди обучаются сразу, а путешественнику нужны бывают именно десяток-другой обиходных фраз.

Но если собираешься учиться…

А хочет ли он учиться? Яша спросил себя и сам ответил, что ему надо, необходимо завершить университетское образование, но был ли он в этом уверен? А если не образование, то что тогда? Ремесло, как советует Мандров? Какое? Впрочем, за эти дни Яша успел заметить, что мысли поэта не отличаются постоянством. Сегодня ожесточенно он утверждает одно, а завтра с таким же ожесточением растаптывает то, что утверждал, и говорит совершенно другое. Мысли и образы борются в нем, ведут беспрерывную войну. Сегодня побеждают одни, завтра другие, и что в нем возьмет верх через полгода — один бог весть…

А осень между тем брала свое, погода портилась, с гор на море, темное и пенное от ветра, валились тучи, несущие дождь, глинистые берега размокли и осклизли. Все попытки Яши вернуть хотя бы дружеское расположение девушки натыкались на холодное Сонечкино «нет», все более определенное и отчужденное. Надо было уезжать. И Яша уехал.

* * *

А на службе чи-жал-ло-о!
Между протчим ни-ча-во-о! —

пьяными голосами вопили рекруты на феодосийском вокзале. Темное мрачное небо, близко ревущее море, мокрый ветер, видимо, страшили их, прибывших откуда-то из срединной России, где уже выпал, наверное, снег, и сани катят по первопутку с веселым скрипом. Они толпились возле своих мешков, распили тайно припасенную водку и — опухшие, несчастные, стриженые — кричали, заглушая страх и тоску предстоящей солдатчины:

Па-атаму нам чиж-жа-ло-о,
Што н-ня зна-аим ни-ча-во!!!

Яша вдруг вспомнил об отсрочке от призыва, которую он получил до окончания образования, «не долее, однако, чем по достижении двадцати девяти лет», и подумал про то, что теперь эта отсрочка, пожалуй, недействительна, и если он начнет хлопотать о своем заграничном паспорте в Новочеркасске, где приписан к призывному участку, его могут забрать в армию либо привлечь к уголовной ответственности за уклонение от воинской повинности. Но думать об этом не хотелось.

«Ах, как-нибудь! — сказал он себе. — Надо будет с адвокатом посоветоваться, они знают все ходы-выходы. Не идти же в самом деле под ружье, глупо ведь!.. Дать денег адвокату, Пфердову тому же… Он, кажется, жулик порядочный. Впрочем, они все жулье! Сдерут много, но пускай, наплевать!»

5