Знак Водолея

Медленно, планомерно и настойчиво гнул Столыпин свою линию, пользуясь безусловной поддержкой правых и опираясь на октябристов — партию крупного капитала. Теперь, после подавления революции, план его заключался в том, чтобы вытеснять за Урал образующиеся в России излишки рабочей силы, обеспечивая с их помощью надлежащую прибыль направляемым туда капиталам, укрупнять богатые крестьянские хозяйства, разрушая и разоряя общину, укреплять помещичьи латифундии, в избытке поставляя им батраков, и вообще делать все таким образом, чтобы богатые богатели, а бедные беднели бы еще стремительней. Достигнуть равновесия за счет двух равнодействующих сил. Одна пусть тянет вверх, другая — вниз. Ведь недаром же сказано было Христом ученикам его, когда шли они мимо храма: «Ибо всякому имеющему дастся и преумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеется».

Ослабленная избирательным законом оппозиция в Третьей Думе его не стесняла. В частном кругу он любил повторять слова Наполеона: пусть себе бранятся, лишь бы платили!

Гораздо докучливей была оппозиция в кабинете министров, о которой он, посмеиваясь, сказал как-то раз Поливанову: «Когда я прихожу в совет министров, я сразу оказываюсь на левом крыле!» Коковцев, Шипов, Харитонов, Извольский!.. Совещания с ними проходили мучительно долго, мелочно, забирали силы и время. Нужные решения принимались в результате отчаянной нервотрепки.

— Я тяну из последних сил! — устало жаловался он порой Поливанову или Макарову. — Когда борешься с революционерами, там знаешь, по крайней мере, во имя чего терпишь! Во имя чего же я должен бороться с Коковцевым?

Еще более тяжкой, чем все эти оппозиции и интриги, можно сказать — неодолимой, была традиция, по которой все ключевые позиции государственного управления, особенно в армии, принадлежали членам царской фамилии — великим князьям: Николаевичам, Александровичам, Михайловичам, Павловичам, Владимировичам… Генерал-инспектором артиллерии был Сергей Михайлович, генерал-инспектором инженерной части — Петр Николаевич, главным начальником военно-учебных заведений — Константин Константинович… Невежественные в своем деле, своенравные, неуправляемые великие князья вели себя в своих ведомствах как князья удельные. На любую реформу в ведомстве министру надо было выспрашивать их согласия.

У каждого из этих лоботрясов был собственный маленький двор, где царило лихоимство и взяточничество в таких размерах, что даже подумать было неловко. А все это покрывал и защищал из недосягаемых высот стоящий над министерствами совет государственной обороны во главе с осеняемым славой отца-героя турецкой войны великим князем Николаем Николаевичем. Его и следовало убрать подальше от руля в первую очередь, благо и царь, и царица, и царица-матушка были в настоящее время очень недовольны «длинным Николашей».

Лидер октябристов Гучков в своем докладе по поводу сметы военного министерства осмелился критиковать эту традицию, как устаревшую и вредную. Выступление его произвело в Думе фурор, но сильно разгневало царя, посчитавшего это личным для себя оскорблением. Царь вообще обладал одной странностью, свойственной зачастую людям слабым, но самолюбивым до крайней степени: он ненавидел именно тех, на кого единственно мог опираться в тяжелую минуту. Так, например, он терпеть не мог Гучкова, и все, кто хоть сколько-нибудь были близки этому искренне желающему спасти монархию деятелю, немедленно впадали в решительную немилость при дворе. Столыпин предполагал, что государь непременно будет говорить о Гучкове, возмущаться его речами, и всю дорогу до Царского Села обдумывал, в каких именно выражениях и как именно следует отвечать на это.

Дежурный флигель-адъютант Нарышкин, которого Столыпин помнил еще в пажах весьма шалопутным малым, шепнул ему, что у государя сейчас находится Распутин.

Столыпин почувствовал сильное искушение повернуться и уйти, сославшись на внезапную сердечную боль. Он понимал, что присутствие этого странного фаворита в царском кабинете именно в то время, когда назначено время для доклада председателю совета министров, отнюдь не случайно!

Это сделано нарочито, обдуманно, и многое зависит от того, как поведет себя он, Столыпин, в этой щекотливой ситуации.

О Распутине говорили много и говорили разное. Он умел заговаривать кровь. Для наследника, страдающего гемофилией, он был таким образом как бы спасителем. Он обладал, по-видимому, кроме того, сильным и мгновенным гипнозом, превосходя знаменитого Фельдмана. Имел, как видно, огромную силу воли, такую же огромную жизненную энергию. Умел увлечь и заворожить собеседника. Передавали за верное, что он есть орудие графа Витте. С его помощью опальный глава правительства якобы пытается вернуться к власти. Последнее было, скорее всего, чьей-то ложью.

Но не сам же царь отыскал его в сибирской глуши и, взяв за ручку, приблизил к трону? Появление его было странным, таинственным, пугающим.