— Да, представь! Был я на съемках у Патэ. Летом позапрошлого года. Прошелся по его фабрике. Там пускают туристов, особенно иностранцев. Два дня просидел я на съемке. Не знаю, как называлась картина, но, по-моему, Глупышкин там играл главную роль…
— Андрэ Дид?
— Да, да, его как раз и снимали. Смешная фигура, ха-ха!
— Но тебя-то туда как занесло? Ты же не за тем, чай, ездил?
— Любопытно было посмотреть. А кроме того, я писал статейки всякие для «Смеси», подрабатывал по мелочам. В газетах, в журналишках всяких сотрудничал. Я же тебе говорил: надеялся обрести независимость!.. Мое впечатление от этих съемок: все проще пареной репы! Пара пустяков!
— Не-ет, это не просто! Не скажи, Василий Михайлович…
— Пара пустяков! Артисты играют сцену. Некий хрен у аппарата крутит ручку. Снимает. Ляфин! Стоп. Переносят аппарат на новое место, снимают новую сценку. Опять ляфин. Опять переносят. Уверяю тебя, это много проще, чем поставить спектакль. Я ставил любительские спектакли. И знаю, как тонко там надо все отрабатывать! А тут просто: расставить людей, объяснить им, что надо делать, они сделают раз! Не так! Еще раз. Не так! Еще несколько раз. Теперь хорошо, съемка! И все. Это так легко и просто, что даже неприлично об этом говорить! Эх, пр-равильно Пушкин сказал: мы ленивы и нелюбознательны! Петр Великий дубинку свою измочалил о наши зады неповоротливые, а нам хоть бы хны! Будем пошлые итальянские картины показывать, но не пошевелимся, чтобы свои делать! Тьфу!
Благонравов разобиделся:
— Вы, Василий Михайлович, на меня намекаете, что ли?
— Ну, а почему бы тебе не взяться? И не надо мне выкать! Мы же на «ты» перешли. Ну почему бы тебе не сделать первую русскую ленту?
Благонравов вздохнул и покачал головой:
— Эко тебе, голубчик, все просто со стороны видится! Я об этом сам денно и нощно думаю.
— Ну, так почему же?
— Ах ты, господи! Ну, во-первых, потому что людей нет.
— Как это — нет?
— Да так и нет! Ведь картину кто-то должен придумать, а кто-то поставить, кто-то должен снимать, а кому-то сложить ее надо, — перечислял Благонравов, загибая нервные артистические пальцы, — а людей, умеющих это делать, у нас нет.
Крылов поднялся, его шатнуло. Одной рукой он схватился за чемоданную сетку, другой поднял рюмку.
— Вот тебе первый такой человек! — воскликнул он.
— Ты, Василий Михайлович? Но это же несерьезно!..
— Именно я! Видел, понял, знаю, как надо делать! Сниму тебе картину не хуже любого французишки! — И, хотя мысль об этом осенила его хмельную голову только минуту назад, он добавил по вдохновению: — Я именно и надеялся на такую вот встречу с благородным русским предпринимателем, заинтересованным в развитии русской синема! И пусть в рюмках у нас коньяку только на чтоб понюхать, я все же предлагаю тебе выпить эту каплю за наше будущее сотрудничество!
Благонравов медлил пить, держа рюмку и улыбаясь.
— Ты что, Александр Алексеевич, не пьешь? Чего ухмыляешься?
— Я подумал: а ведь не нам одним эта мысль приходит в голову, Василий Михайлович! И не мы одни говорим про это дело. И не только говорят! Дранков, я слышал, собирается снимать картины. Правда, видовые пока…
— Кто это Дранков? Кит Китыч какой-нибудь?
— Нет, это известный фотограф при Государственной Думе. Получал премии на заграничных конкурсах… Держит ателье на Невском. Он сам же и снимает. Все знает, все умеет! А мне браться за это дело… Вот именно не хотелось бы мне оказаться в положении Кит Китыча, который сам ничего не может, а только трясет кошельком. Я с бухты-барахты не люблю начинать… Да и наличности сейчас свободной нет. Вся в деле…
— Ну ладно, а за будущее-то наше сотрудничество выпить отказываешься?
— Отчего же? Изволь, Василий Михайлович! Я пью, пью…
И Благонравов опрокинул рюмку.
В дверь бочком протискивался официант с подносом. Золотилась, отсвечивая, пузатая бутылочка…
9
В Петербург поезд пришел с немалым для курьерских опозданием. И хотя на засыпанный снегом город лег сплошной туман, было светло. Ночь улетела и унесла с собой и снежные вихри, и пьяные бредни. Не выспавшийся после кутежа Благонравов долго одевался, роняя запонки Рассыпал визитные карточки и мелкие деньги. Никак не мог дрожащими пальцами прямо нацепить галстук… Крылов, напротив, был как стеклышко. Уже одетый, заглянул в купе, энергично потряс руку, объяснил, что опаздывает к товарищу министра, подмигнул и исчез, захватив визитную карточку Благонравова и оставив взамен свою — с зачеркнутым прежним адресом. Сказал, что справляться о нем в Петербурге следует в номерах «Вена», а в Москве — в «Лоскутной» гостинице.