Знак Водолея

Благонравов же в ответ пробормотал, что остановится, по всей вероятности, в «Большой Европейской» гостинице И милости просим, если будет желание… На том раскланялись. Одевшись наконец, он вручил чемоданы добродушному бородатому носильщику и вышел на свежий воздух. Но и воздух не принес облегчения. В голове была тяжесть. Впереди маячили серьезнейшие переговоры с представителем фирмы «Чинес», можно сказать — сражение, а он был уже с утра разбит и деморализован. Предстоящая встреча с итальянцем казалась неважным, каким-то несерьезным делом, и не выходил из головы ночной сумбурный, соблазнительный разговор с красноречивым и жизнерадостным неудачником…

Ночная вьюга замела северную столицу по самые уши. Всюду скрипели и визжали по камню скребки. Дворники и подсобная голытьба не справлялась с завалом. На расчистку вывели арестантов в серых каторжных шинелях и кандалах. В тумане едущему на извозчике Благонравову фигуры их казались необычайно огромными, как будто монументы императоров и полководцев сошли со своих гранитных подножий и взялись за расчистку Невского проспекта.

Среди этих арестантов был восемнадцатилетний анархист Владимир Заврагин, арестованный в Тосне и ожидающий отправки в Самару, где его должны были судить за участие в покушении на тамошнего губернатора. Наверняка ему грозила смертная казнь через повешение. Он это знал, но не боялся, а, напротив, убеждал себя, что он уже повешен, умер, и потому ничего хуже этого с ним уже случиться не может. Соответственно этому он и вел себя с начальством и сотоварищами по заключению, и о нем быстро распространилось мнение как о человеке отчаянного, сверхчеловеческого мужества. Мнение это через осведомителей достигло тюремного начальства, дошло до жандармов, и он был отнесен к числу наиболее опасных государственных преступников, подлежащих немедленному уничтожению. Немедленно приговорить и казнить его мешали два обстоятельства: во-первых, он еще не достиг совершеннолетия, а во-вторых, петербургский окружной прокурор, смертельно боявшийся мести террористов, настаивал на том, чтобы суд и казнь состоялись в Самаре, где преступление было совершено. Вот почему Володя был переведен из «Крестов», где содержался в одиночке, в общую камеру пересыльной тюрьмы.

На самом деле Володя был человек очень добрый и доверчивый. В партийной политике разбирался смутно. К партии максималистов примкнул случайно, придя с товарищами на занятия подпольного кружка. Формально он в партию не вступал, себя мысленно называл революционером и всех остальных людей делил на три группы — революционеры, контрреволюционеры и обыватели. Всякого революционера поэтому считал борцом и товарищем, к какой бы партии тот ни принадлежал.

В Тосне товарищи, у которых он укрывался до ареста, сообщили несколько питерских адресов, где ему могут оказать помощь и поддержку. Поэтому, сидя в пересылке, Володя только и думал о том, чтобы убежать и добраться до тех людей, чьи адреса держал в памяти. Возможность быть убитым при попытке к бегству его не пугала. Ежели же до сих пор он не сделал попытки, то лишь потому, что не представлялось ни малейшей возможности к этому. Сегодня же вдруг счастливо и неожиданно возможность представилась, и Володя сразу, не задумываясь, воспользовался случаем. Конечно, его самого не выпустили бы в город убирать снег, но он сумел ловко пронесенными в тюрьму деньгами подкупить одного жулика, сидевшего с ним в камере и тоже ожидавшего отправки по этапу, обменялся с ним верхней одеждой, а на перекличке назвался его именем. Разумеется, и это вряд ли могло помочь, если б, на счастье Володи, великий князь Николай Николаевич не пообещал своей невесте Анастасии Николаевне прокатить ее на автомобиле по главным улицам столицы, и высшие власти не торопили властей низших очистить от снега эти улицы. Так Володя, хотя в кандалах, оказался рядом с Николаевским вокзалом, за которым, ему говорили, от четвертой стрелки начинается территория завода Сан-Галли; там рабочие всегда выручат беглеца, собьют цепи, переоденут в какую-нибудь промасленную рванину, снабдят замурзанным заводским удостоверением на случай проверки.

Вся трудность состояла именно в том, чтобы, ускользнув из-под стражи, пройти в кандалах на вокзальный двор и добраться до этой самой четвертой стрелки, минуя охрану. Никакого плана или расчета, как миновать эту охрану, у Володи, разумеется, не было. Он просто решил бежать, пользуясь всяким случаем, бежать, пока можно будет.