Если теории телепатов верны, то в морозное и солнечное благовещенское утро дяде Сереже не должен был кусок лезть в глотку. В это самое время вокруг щей его племянника стала стягиваться удавка, наброшенная опытной и безжалостной рукой.
Клуб литературно-артистического кружка был одним из самых модных заведений тогдашнего Санкт-Петербурга. К членству в нем допускались лишь по особому выбору, после закрытой баллотировки. Состоять в членах почиталось за особую честь. Но поскольку честь бывает у одних людей, а деньги — совсем у других, на содержание клуба средства же нужны немалые, учредители общества решили открыть при клубе два игорных зала, а на доход от них содержать клуб. Конечно, и в эти залы допуск был не прост, но люди с деньгами были допущены и имели возможность посидеть у стойки американского бара со знаменитым артистом или перекинуться в польский банчок с модным писателем, послушать последние откровения великого поэта о целях бытия…
Люди там собирались богатые, игра шла крупная, особенно в верхнем, так называемом Золотом, зале, где низшая ставка была империал, то есть пятнадцать рублей (Яшино месячное жалованье в Новочеркасске).
В этот зал и привел Яшу Стасик. Пошныряв, он быстро нашел ему место за столиком, у которого сидели трое до странности похожих брюнета восточного типа. Стасик потом объяснил Яше шепотом, что эти игроки пришли сюда ради чести побыть в таком обществе, что играют они невнимательно, а денег у них куры не клюют… В общем, Яша может не волноваться. Будет невероятным чудом, если он у них не выиграет, а уж не проиграет ни в коем случае!
После небольшой ссоры, происшедшей у Стасика с одним из брюнетов (Яша предположил, что ссора произошла из-за того, что брюнет надеялся заполучить за свой столик какую-нибудь знаменитость), игра началась. Хотя Яша играл в покер первый раз в жизни, если не считать пробных партий со Стасиком сегодня утром в гостинице, он все время выигрывал, приводя этим Стасика в восторг. Граф радостно потирал руки, хохотал, подмигивал, когда Яша небрежным жестом подвигал к себе очередную горстку полуимпериалов. Было уже около двух часов ночи, когда один из брюнетов предложил ленивым тоном сыграть в баккара, сказав, что другие игры — это «цыплячий корм».
Внемля ободряющим знакам Стасика, Яша согласился.
Рыженький краснолицый лакей принес на подносе нераспечатанную колоду, и игра началась. Скоро и выигранные и принесенные Яшей деньги ушли к другим игрокам. На очередной взнос Яша выписал чек на предъявителя, но старший из игроков тонким и нервным голоском сказал, что с чеками будет путаница, и посоветовал Яше выписать чек сразу на крупную сумму и послать лакея к меняле, сидящему внизу в вестибюле. За промен берут пустяки — «цыплячий корм», снова неестественно-высоким голосом повторил брюнет. Яша подчинился этому легкому нажиму, выписал чек на две тысячи. Лакей мигом слетал вниз, принес тысячу девятьсот восемьдесят рублей бумажками.
Прошло полчаса. Две тысячи рублей помахали Яше крылышками. И Яша снова полез за книжкой, а брюнет, сидящий слева, лениво и снисходительно развинтил вечное перо.
И в этот момент на стол легла толстая трость с серебряным набалдашником и нашлепками оловянных эмблемок разных европейских городов. Невысокого роста бритый господин в темной сюртучной паре с чудесным шелковым галстуком насмешливо смотрел на брюнетов.
— Господа! — звучным и мягким голосом сказал он. — Надеюсь, вы поняли?
Игра в зале прекратилась. Люди вставали из-за столов, любопытствуя и переговариваясь оживленно. Стасик исчез.
— Я удивляюсь! — дрожащим голосом воскликнул наконец старший брюнет.
Но подошедший только прищурился:
— Не-уже-ли удивляетесь? Ах, ах!
— Позвольте, — вмешался Яша, желая заступиться за невинно обижаемых. — В чем дело?
Подошедший глянул на него через плечо:
— Не будьте овцой, юноша!
— Какой овцой?!
— Которую стригут-с!
— Я извиняюсь! — тем же дребезжащим голоском снова запротестовал старший брюнет.
И снова тем же насмешливым тоном отозвался подошедший:
— Да неуж-жели ж?
К столу подбежали взволнованные старшины. Один из них схватил рассыпанные карты, поглядел, ахнул, передал другому. Тотчас же другой взметнулся:
— Кто подавал колоду? Федор? Федора в контору! Жив-ва!
Первый сказал плачущим тоном, обращаясь к господину, чья трость еще лежала на столе:
— Как же быть, Павел Николаевич? Неужто полицию звать? Ведь это же позор, огласка…
— Никакой полиции! — решительно ответил Павел Николаевич и обернулся к затихшему залу: — Господа! Как о личном мне одолжении прошу о случившемся никому ни слова! Господ этих показать швейцарам и впредь гнать в шею, если появятся! Они, впрочем, не появятся, я убежден. О деньгах, им принадлежавших, пусть решает дирекция. Мое мнение — на больницу для бедняков!
Послышались громкие аплодисменты. Старший брюнет порывался что-то сказать, но его уже взял сзади за локоть служитель в ливрее — мрачный огромный детина, судя по виду обладающий недюжинной силой. Павел Николаевич посмотрел на Яшу. Губы его дрогнули в улыбке, взгляд смягчился.
— И сколько вы просадили, юноша?