Знак Водолея

— Но Россия никогда всерьез и не принимала европейского влияния. В сущности, с Европой нас связывает Петербург — и только! А истинной столицей русского духа была и остается Москва, господа! Именно туда перемещается духовное начало: ко Льву Толстому, к покойному Чехову, к Художественному театру! Который этот ваш Кугелишка решил высмеивать…

— Но-о, позвольте!..

— Пардон! Я не кончил. Господа! Наш народ никогда всерьез и не воспринимал европейского-то влияния… Дворянство с легкой руки Петра Алексеевича обезьянничало европейские моды и обычаи, а народ русский — никогда!

— Да будет вам: народ, народ… Скучно же!

— Минуточку! Я ясно вижу в истории два великих потока, не смешивающихся между собой: это Р-рим! Чуждый русскому духу, но оказавший гигантское влияние на все европейские языки. Рим, распявший Христа, между прочим! Да! Это римский обычай — распинать! И другое могущественное течение, не принятое Европой, но вскормившее своим млеком Русь, — Византия! Мы — не Азия и не Европа, доживающая свой век… Мы — Византия!

— Старо, старо!

— Истины не стареют. Мы видим, господа, как духовный центр русской жизни, ее литература переместились в Москву. И еще узрим, как этот центр переместится в еще более древнюю столицу — в Киев! Да! Да! В византийский Киев! К древним святыням, к началу!

— Тогда уж в Константинополь прямо!

— На турок! Урр-ра-а! Ха-ха-ха!

— А что вы думаете, господа? Один высокопоставленный военный мне говорил, что у нас уже разработан план войны с турками. Причем Николай Николаевич стоит за то, чтобы немедленно брать Константинополь!

— Мало нам японцев, еще и от турок получить плюху надобно…

— Да, есть такой план, уверяю: отдать японцам Владивосток и тем самым окончательно примириться с ними, развязать себе руки на Дальнем Востоке, а всей мощью обрушиться на турок, захватить Константинополь, проливы, выйти в Средиземное море, объединить под своей эгидой славянские земли!..

— Куда их заносит! — сказал Володя, думая, что Иван Иванович молчит потому, что прислушивается к спору за стеной.

— Что? — спросил Иван Иванович.

Он, оказывается, не слышал.

Володя мотнул головой:

— Болтают…

— Да уж… Поболтать у нас — первое дело! — сказал Иван Иванович. — Вот что, не будем терять времени. Посиди здесь, квартира эта безопасная. А я пришлю за тобой верных людей.

Он встал, протянул руку.

— Мне бы только пальто какое-нибудь… я бы и сам… — сказал было Володя, но Иван Иванович покачал головой.

— Нет уж, брат, ты сам — сиди! Мы побегам обучены, знаем, как их организовывать. Убежал ты лихо, тут нужна была быстрота. Но это полдела. Теперь наберись терпения, ждать тоже надо уметь. Ну, привет!

Ждать пришлось весь день. Только к вечеру, когда туман рассеялся, к Ярыгину пришли трое рабочих с инструментами: чинить водопровод… Они постучали по трубам, поскрежетали, напачкали и скоро ушли вчетвером, уводя переодетого и испачканного ржавчиной Володю. За мостом они сели на конку и благополучно добрались до проходной Балтийского завода. К этому времени охранное отделение наконец раскачалось. В лабораторию передали фотографии Володи, хранившиеся в тюремном деле, с описанием его примет. И то, и другое приказано было размножить для производства сыска по всей Российской империи.

14

О Павле Орленеве Яша, разумеется, слышал. О нем нельзя было не слышать, живя в России. Слава его равнялась славе Шаляпина и, пожалуй, превосходила ее. По рекам ходили пароходы «Павел Орленев», табачные фабриканты выпускали папиросы «Павел Орленев», в кабаках выпивохи заказывали «Орленевскую», в киосках и с лотков продавались его фотографические карточки. О его поездках, гастролях, мнениях и намерениях газеты писали так же, как о коронованных особах и главах правительств. Знакомые антрепренеры говорили, правда, и то, что он ни в чем не знает удержу: ни в кутеже, ни в ссорах, ни в тратах. То запьет на целый месяц, то вообще сбежит из театра в середине гастролей, когда и репертуар весь на нем держится, и сборы на нем…

Прочтя в утренней газете анонс о спектакле «Царь Федор Иоаннович» с участием Орленева, Яша вспомнил про совет, данный ему рыжим лакеем, и после завтрака отправился в театральную кассу за билетом.

Утро было ясное, мокрое и веселое, с небом неистовой синевы и теплым солнцем. Окна отсвечивали, и мостовая, покрытая лужами натаявшей снежной воды, сверкала, отражая лучи, разбившиеся на миллионы осколков. Санки извозчиков еще скрежетали подрезами, но посреди Невского уже катил, разбрызгивая лужицы, на дутых шинах лихач в цилиндре, с длинным английским хлыстом в руке. Серые кровные рысаки красиво гнули длинные шеи, пританцовывая тонкими ногами.