Знак Водолея

— Э, юноша, это так просто! — улыбнулся он, когда Яша восхитился его наблюдательностью. — Видите ли, общее впечатление от человека обычно складывается из десятков неуловимых, с точки зрения обыкновенного ротозея, признаков. Среди них особенно важны знаки профессии, то есть те привычные жесты и движения, которые дает человеку род его занятий. Как ни странно, но у лентяя и бездельника они тоже есть. Когда я изображаю бездельника, то подчеркиваю свойственные этому роду людей черты, делаю их выпуклыми и как бы открываю образ человека с помощью этого ключика. Разумеется, нужна обостренная наблюдательность, но это с годами вырабатывается и становится довольно легким делом. Старые полицейские сыщики, жулики да и шулера, кстати, также обладают этим свойством. Шулер никогда не сядет за стол с другим шулером не потому, что он знает того в лицо, а по причине того, что заранее, по знакам его профессии, уже разгадал и понял, с кем имеет дело! Я в свое время довольно понаблюдал за этими господами, и мне достаточно было беглого взгляда на них, чтобы понять, что за фрукты сидят рядом с вами. Кстати, вы поняли, отчего старший из этих молодцов окрысился вдруг на вашего приятеля в студенческой тужурке? Вы это заметили?

— Да… Но я не могу сказать, что понял, в чем там дело…

— Сколько у вас было денег, простите за нескромный вопрос?

— Шесть тысяч… Немного более шести, а что?

— Ваш приятель считал, по-видимому, что с вас можно содрать тысяч двенадцать, а то и больше. Так, вероятно, он и обещал своим хозяевам, на этом и строились их расчеты! А этот господин сразу же, по первому взгляду на вас угадал, с какой суммой они будут иметь дело, и прогневался. Я полагаю, что ваш приятель имел вчера вечером и сегодня утром крупные неприятности. Среди этих господ обычно сочувствия к неудачникам не наблюдается. Ну, да бог с ними! Теперь они уже далеко, Петербург для них закрыт! Надеюсь, что и в Москву их приметы сообщены. С этим студентом вы знакомы давно были? Нет, конечно?

— Чуть больше недели… Он называл себя графом. Как вы думаете, лгал? — запинаясь, спросил Яша.

Орленев пожал плечами.

— Трудно сказать… Титулованные особы могут размножаться в геометрической прогрессии. Представьте себе какого-нибудь графчика, у которого десять — двенадцать сыновей. И все графы! Я знавал одного князя, который служит разъездным почтальоном, привезет письмо — ему рюмку водки за это. Принимает, не гнушается, выпьет, утрется и дальше поехал.

Яша посмеялся на это. Орленев, стирая с лица вазелин, наблюдал за ним, глаза его весело щурились.

— Гаврило! — крикнул он, поднимая голос. — Григорич!

Тотчас в дверь просунулась рябая усатая физиономия.

— Слушаю, Пал Николаич! Будет сделано! — радостно гаркнула она, хотя Орленев ни жестом, ни словом ничего не выразил. Гаркнув, тут же исчезла.

Орленев снял халат, прошел к умывальнику и, пустив воду, стал мыться. Яша встал было, но Орленев повернул к нему намыленное лицо и сказал:

— Погодите, юноша, я хочу вам кое-что сказать еще!

Яша сел. Орленев прошел за ширму, вышел оттуда в чистой крахмальной сорочке, свежий и причесанный.

— Итак, дружочек, вы собираетесь учиться в Гейдельбергском университете?..

— Да, в Гейдельберге.

— А почему, собственно? — спросил Орленев, застегивая запонки. — Вас привлекает ученая карьера или вы собираетесь поступать на определенную службу, где требуется свидетельство об окончании университета?

Яша пожал плечами:

— Меня привлекает мысль получить хорошее образование, которое…

— Никогда не помешает! — подхватил Орленев. — Совершенно с вами согласен. Но почему вы думаете, что именно этот род образования вам необходим?

Яша удивленно на него посмотрел и ответил, не вполне понимая еще, куда тот клонит:

— Гейдельбергский университет я выбрал просто потому, что по-немецки говорю и понимаю немецкую речь более или менее сносно. С французским у меня обстоит несколько хуже. Я могу, впрочем, и в Париж попробовать, но… — он пожал плечами и улыбнулся, — без языка — страшновато!..

Орленев выбрал галстук и присел перед зеркалом, завязывая его широким бантом, входящим в моду этой зимой.

— Если б я был молодой человек ваших лет, — проговорил он задумчиво, — и так же стоял перед выбором, я бы, наверное, тоже поехал за границу, но не в университет. Заточить себя в четырех стенах! Потратить три-четыре года на слушанье лекций, на зубрежку в то время, как перед вами весь мир! Это же все равно, что добровольно завязать себе глаза и предоставить другому рассказывать, что происходит вокруг! Я не случайно спросил, надобен ли вам университетский диплом? Если нет, то я предпочел бы мир рассказу о мире. Чем слушать повествования какого-нибудь педанта о Парфеноне, я бы предпочел сам, своими ногами забраться на этот холм, потрогать колонны, провести ночь у их подножия! Уверяю вас, юноша, боги сказали бы мне за эту ночь куда больше, чем герр профессор за четыре года! Нет, только не Гейдельберг!

— А Сорбонна?