Знак Водолея

Орленев не забыл обещания. Долгожданное свершилось! На третий день великого поста, обратись в департамент, Яша был приятно удивлен переменою в отношении к нему со стороны чиновника, к которому он вот уже столько времени никак не мог достучаться. Этот молодой, но уже сильно лысеющий блондин, с мелким, проваливающимся внутрь лицом и выпуклым затылком, уже не ускользал от него скучающим взглядом, а предупредительна и даже ласково разъяснял, как и что Яше следует предпринять для немедленного получения заграничного паспорта. При этом окольно, полунамеками пытался выяснить, в каких, собственно, отношениях находится Яша с его высокопревосходительством, на что Яша в ответ плел какую-то несусветицу, сам не понимая того, что он говорит, и не придавая этому ровно никакого значения. Поверил ли ему хищный питерский честолюбец, Яша не знал, да, впрочем, и не беспокоился на сей счет. Главное было сделано. Разрешение получено, гербовой сбор уплачен, паспорт лежал в кармане, а в душе звонко и радостно трубили почтовые рожки, зовя в дальний путь, в заморские чудесные страны.

Люди, знающие Орленева, с недоверием отнеслись бы к его рассуждениям относительно того, куда следует ехать, на что смотреть, кого слушать, чему учиться… Ну мало ли что наплетет в хмельном возбуждении легкомысленный лицедей? Стоит ли развеся уши верить каждому его слову? Ведь и неизвестно еще, его ли это слова, не натаскал ли он их из тех пьес, которые пишутся пьяными неудачниками и недоучившимися семинаристами не про настоящую, а про призрачную, только на сцене да в нездоровом писательском воображении и существующую жизнь, ничего общего не имеющую с трезвой, серьезной жизнью людей, терпеливо добивающихся солидного и обеспеченного положения в обществе — успешной карьеры, достатка, семейного счастья, степенной и уважаемой старости, достойно прожитой судьбы.

Но здравый смысл, должно быть, покинул Яшу этой весной. Он не только поверил Орленеву, но принял его слова буквально, как программу, которую надо немедленно осуществить. Для этого Яшей был куплен чемодан отличной английской кожи, светлое пальто широкого, модного покроя, модное дорогое кепи и билет первого класса до швейцарского городка Базеля с пересадкою в Вене. Решение ехать в Швейцарию было, конечно, следствием разговора с Орленевым. «Кого же следует слушать, как не его! — восклицал мысленно Яша. — Он ведь один из тех немногих, кого я знаю, достиг чего-то настоящего. И уж конечно если к кому прислушиваться, то только к нему!» (Ему приходило в голову, разумеется, что неплохо было бы жить своим умом, но с другой стороны: где его взять, своего-то ума?)

Окончательно же решить, куда ехать, подтолкнула телеграмма Мандрова, полученная в ответ на его открытки разосланные по всем адресам блуждающего поэта.

Телеграмма была категорическая:

«Телеграфируйте выезде венским экспрессом пересаживайтесь сразу, нигде не задерживайтесь встречу вас Арлингтоне обмываю Мамыров».

В последних словах оказались сразу несколько опечаток, но когда же на Руси телеграммы приходили неперевранными?

«В самом деле: какая разница, куда ехать? — спросил себя Яша, чувствуя огромное облегчение от того, что не надо больше ломать голову. — Швейцария так Швейцария! Весь мир туда ездит! Начну и я с нее». И, недолго думая, как заправский знатный путешественник, он вызвал звонком гостиничного посыльного и вручил ему деньги с наказом купить билет на ближайший поезд и дать телеграмму о выезде

* * *

Идеи, брошенные в его душу великим безумцем Орленевым, прорастали! «Я еду искать ответа на вопрос: что именно должно быть мною достигнуто?» — так говорил себе Яша под стук вагонных колес, безуспешно пытаясь разыскать на карте карманного атласа ту крохотную точку, которая обозначала бы Дорнах.

Неожиданно избранный им маршрут послужил причиной довольно странного и неприятного инцидента на русско-австрийской границе. Чиновник предложил ему пройти на таможню, взяв с собой чемоданы. Носильщика под рукой не оказалось, и Яша потащил вещи сам, от чего он уже несколько поотвык. На таможне два жандармских офицера снова подвергли все, вплоть до белья, самому тщательному осмотру, продержав Яшу голым в маленькой, скверной, довольно холодной комнатке добрых полчаса. После этого до слез унизительного сидения его, уже одетого, провели по узкой и грязной лестнице куда-то наверх, в серую комнату с грязными оконцами, где сидел третий полицейский офицер с морщинистым и болезненным лицом человека, страдающего катарами. Он быстро взглянул на Яшу, буркнул злобно: «Не тот!» — и стал угрюмо читать какие-то бумаги. Два первых жандарма огорченно переглянулись, вежливо извинились перед Яшей и приводили его в вагон. Причем чемоданы его теперь уже нес солдат. У двери купе они снова извинились и исчезли. А Яша, обращаясь к зеркалу, произнес то проклятие, которое и до него тысячи раз произносили русские люди, покидая свое возлюбленное отечество.